"Виктор Шкловский, В.Каверин и другие. Воспоминания о Ю.Тынянове " - читать интересную книгу автора

не книгу, а материалы к книге.
У Венгерова в семинаре работали талантливые люди; они переняли у него
широту знания, ища то, чего у него не было: принцип отбора. Здесь занимался
Пушкиным белокурый Сергей Бонди, и мы уже ждали, что он через год напечатает
замечательную книгу.
В кажущемся непрерывным потоке литературы студенты видели реальность
столкновения, реальность литературных школ, за смутными, всегда неточными
замыслами стояли изменения жизнеотношений.
Самым интересным среди учеников Венгерова был Юрий Николаевич. Он писал
стихи, и стихи неплохие, он не просто накапливал факты: выбирал и умел
видеть то, что другие не видели; увлекался Державиным, Кюхельбекером,
понимал значение в искусстве отвергнутого и как будто неосуществленного.
История литературы была для него не историей смены ошибок, а историей
смен систем, при помощи которых познается мир.
В университете читали мировые ученые - востоковед И. Ю. Крачковский,
лингвист Бодуэн де Куртенэ, человек, соединивший польскую и русскую
культуры, филолог, преодолевающий книги, занимающийся живым языком, скептик,
каждый день уничтожающий уже найденное, великолепный анализатор явлений
течения живого языка, человек, который умел отбирать факты.
Рядом с ним работал тогда еще не понятый приват-доцент Щерба,
интересующийся логикой языка, видящий за грамматикой систему мысли,
занимающийся не только словами, но и смысловыми отношениями; он был
предтечей новой филологии.
Рядом с ними работал высоколобый, доказывающий реальное различие
поэтического и прозаического языка Лев Петрович Якубинский, любимый ученик
Бодуэна; Евгений Дмитриевич Поливанов, специалист по языкам Дальнего
Востока, мечтающий об элементах создания общей грамматики всех языков, в
которой явления не только бы сравнивались, но объясняли сущность друг друга.
Он был спокоен, неговорлив и странен. Однорукий, много скитавшийся по
миру, знающий Восток, легко изучающий языки, он хотел знать не только языки,
но и причины их разнообразия.
Поливанов, как и Якубинский и Сергей Бонди, любили стихи.
Стихи под разными флагами, разнооснащенные, приплыли в Петербург. Блок
только что перестал быть студентом, студентами были Сергей Бонди, Николай
Бурлюк; Борис Эйхенбаум, Виктор Жирмунский, Виктор Виноградов были молодыми
доцентами.
В Петербург приезжал красивый человек с плоским ртом, широкими плечами,
волосами, откинутыми назад, голосом, который мог наполнить любую долину:
звали его Владимир Маяковский. Он спорил с аудиторией, у него учились, его
изучали. Он сам был геологическим сдвигом в мире стиха, последствием
революции 1905 года, неудавшейся, но уже сдвинувшей пласты сознания.
Поступив в университет, я написал для Семена Афанасьевича Венгерова
анкету на тему, что хочу сделать: заявил, что собираюсь основать новую
литературную школу, в которой среди прочих своих достижений в первый раз
докажу, что работа Венгерова не нужна. Великий библиограф, создатель
некомплектных гряд облаков - Венгеров взял у меня анкету, прочел, положил в
папку. Я увидел ее недавно в Литературном музее. Она улыбнулась мне
несколько иронически.
Я подружился тогда на всю жизнь с молодым доцентом Борисом Михайловичем
Эйхенбаумом. Познакомился с Виктором Максимовичем Жирмунским. Он уже давно