"Йозеф Шкворецкий. Конец нейлонового века" - читать интересную книгу автора

- Само собой, - произнес профессор лихим тоном гангстера и коснулся
края шляпы. - Схожу лишь домой сменить шмотки.
- Ну, пока! - ответил Франци.
- Пока!
Он повернулся и пошел к набережной. Быстро пробрался через толпу,
прикрывая глаза, чтобы спрятать набегающие слезы, снова завел старую
шарманку: "hurry, sun, hurry... it may bring rain... but hurry, sun,
down", - и поскольку опять был один, снова стал гангстером, несчастье снова
превратилось в приключение Монти Бар-тоша из SBA , которого эти идиоты
наивно посылают сеять культуру в возрождающемся селе.

Вход в "Репру" - "Дом приемов" - напоминал в тот вечер голливудскую
премьеру. Ряды сверкающих лаком автомобилей стояли по обе стороны входа, и
торжественные, элегантные пары входили в сверкающее фойе. Пожалуй, в
последний раз, подумал Самуэль, выйдя из семейного лимузина Кочандрловых и
ступая вместе с дочерью помещика по мраморной лестнице, - последнее
увеселение остатков могущественной буржуазии. Лицо Иржинки неподвижно, губы
крепко сжаты; ее толстые красные руки под розовой кисеей неприятно бросались
в глаза. Лестница вела к бронзовому гардеробу, похожему на лакированный
улей.
Там роились женщины. Он заметил в толпе кузину Эву - одну из тех, кто
выиграл. Как те плзенские девушки три года назад, подумал он, только там
большинство не сообразило, что в мундире дядюшки Сэма любой поденщик
выглядит миллионером. По крайней мере, до тех в Плзне это не дошло. Эвочка,
прошедшая через концлагерь, была умнее: она вышла за мексиканского консула.
И сейчас с видом победительницы расхаживала в своем импортном платье с
глубоким вырезом на спине, с гордо выставленным номером, вытатуированном на
запястье, и с маленьким консулом-латиносом рядом с собой, который этим
номером гордился не меньше ее.
Все это пахнет абсурдом, думал Сэм, - вся эта прославляемая
историческая справедливость революции, переворота и путча. Ничтожным
административным росчерком пера в ратуше Эва оказывается недосягаемой для
большевистской власти. А взять Иржинку - что ее ждет? Разве что и ее
снабдить супругом-дипломатом? Но уж очень близоруким должен быть этот
дипломат, и к тому же - истовым католиком.
Он поискал ее взглядом: она стояла у зеркала, занятая тем тщетным
делом, которое у женщин называется "привести себя в порядок". Для нее -
бесполезным. Жмурясь от света ярких хрустальных люстр, он перевел взгляд на
свою более привлекательную кузину. На отца, подумал он, Эва совсем не
похожа, но она его дочь - с железной гарантией. Более прочной, чем у
кого-либо из нас. Один бог знает, кто относится к роду лишь благодаря
определенному административному деянию в ратуше. Иржинка, например, отец
которой основательно нахалтурил с ее внешностью, больше походит на некоего
батрака из Задворжи. И один бог знает, не лучше ли было бы сейчас для нее,
чтобы эта административная ошибка открылась.
Но Эва - несомненно, дочь дяди Кона, погибшего в Терезине. Он хорошо
помнил этого уродливого еврея, который злодейски втерся в потенциально
антисемитский род через постель тети Луизочки, - и только благодаря зачатой
в тот момент Эве. Так что Эва, настоящее дитя любви, красива, как и все
плоды большого греха.