"Александр Шленский. Я больше не летаю во сне" - читать интересную книгу автора

самосвалы, и они всегда печально стояли со сдутыми шинами и разбитыми
фарами. Очень редко мне удавалось увидеть сверху людей. Это всегда были
строительные рабочие, и они спали мертвым сном на лежащих навалом досках, а
рядом валялись опорожненные бутылки из-под водки и пива.
Так продолжалось долго, и хотя летать было очень приятно, все-же под
конец полета, наряду с радостью свободного парения в воздухе, возникало
ощущение тоски, пустоты и незавершенности, бесцельности моего полета. Мой
полет никогда и никуда меня не вел, и район этот все никак не достраивался.
Но со временем в него стали забредать люди. Неизвестный организатор моих
ночных бесплатных полетов стал пускать на мой полигон случайных прохожих, и
они шли по замусоренному асфальту, обходя выбоины и ямы и размахивая руками
и сумками. Они никогда меня не замечали. Тщетно я пытался обратить на себя
хоть малейшее внимание. Я делал виражи над их головами, я нагло пролетал
перед самым их носом. Все было бесполезно. Ни разу ни одна голова не
повернулась в мою сторону.
Постепенно я все больше и больше приходил в отчаяние. Прежде чем
уснуть, я тщательно обдумывал, что я буду сегодня делать, чтобы привлечь к
себе хоть какое-то внимание. Я пробовал кричать, но мой нелепый крик был
слаб и тонок, и вибрирующий воздух хлестал меня по лицу и заглушал мой крик.
Иногда меня подмывало купить в спортивном магазине большой
матюгальник-мегафон и положить его себе под подушку. И если я его не купил,
то не потому, что осознал всю глупость и несуразность этой затеи, а только
потому, что побоялся, что в нужный момент он мне все-равно не приснится.
Неведомый устроитель моих ночных полетов делал, видимо, то, что считал
нужным. Он явно хотел мне что-то сказать, быть может, предупредить о чем-то,
но я никак не мог понять, о чем.
Однажды он раздобрился, и я часа полтора летал над неизвестным
украинским хутором, с мазаными известкой стенами изб, цветущими яблонями,
уютными плетнями и деревянными скамеечками. Сияло яркое солнце, и на
неасфальтированных улицах блистали лужи, отражая кусочки неба. Один раз мое
внимание привлекла высокая голубятня, обтянутая мелкой сеткой. Я облетел ее
несколько раз и все слушал, как внутри переговариваются голуби. В руках у
меня была головка спелого подсолнуха, и я лузгал на лету сырые семечки и
сплевывал кожуру вниз. Проснувшись, я никак не мог понять, как же это успел
созреть подсолнух, если яблони еще даже не отцвели.
Потом меня вновь вернули на мой строительный полигон. Он стал заметно
чище. Здания, в основном, достроились, и по улице теперь всегда ходила
густая толпа народа. Машины, правда, еще не ездили. Но меня по-прежнему не
желали замечать, хотя я несколько раз ухитрился довольно громко завопить,
даже и без матюгальника. Все было напрасно. И однажды, ложась в постель, я
твердо решил: будь что будет, но сегодня ночью я наконец улечу из проклятого
микрорайона с равнодушными к моим полетам обитателями.
И я действительно улетел из него, я летел над незнакомой частью города,
где ездили машины и трамваи, ходили люди, бегали кошки и собаки, и
чувствовал, как счастье буквально распирает меня. Вырвался! Свободен! Я
снизился и победно пролетел над оживленной улицей, но и здесь никто,
решительно никто не желал замечать летящего гражданина, как и всегда. И
тогда я решился на последнее средство. Я решил влететь через окно в первое
попавшееся здание и приземлиться у кого-нибудь прямо под носом. Пусть только
попробуют тогда меня не заметить! И я влетел в это первое попавшееся окно.