"Андрей Валентинович Шмалько. Флегетон " - читать интересную книгу автора

офицеров! Прапорщик Пташников! Поздравляю вас с первым офицерским чином,
полученным на поле брани! Поручик Пташников! Указом Государя Императора вы
награждаетесь... Последние записи я делал уже в декабре 17-го, как раз в
Ростове. Теперь уже не найдешь, разве что на Лубянку написать, чтоб
поискали.
Где я посеял тетрадь №2 - уже и не упомню. Это и совсем обидно,
поскольку на большевиков и даже на жидо-масонов не свалишь, - сам потерял
где-то между Каховкой и Уйшунью. Наверное, сей форс-мажор случился все-таки
в Геническе, когда мне несколько облегчили вещевой мешок. На раскурку,
видать, пустили. Наши дроздовцы все на чеченцев кивали, да теперь уж не
докажешь. Знаю я "дроздов", особенно когда у них курево кончается. Тетрадь
№2, безусловно жалко, хотя и не так, - я почему-то записывал в ней в
основном хронику боевых действий. Потеря невелика, в будущих историях Смуты
все сие будет изложено досконально и, надеюсь, полно. Правда, там было
записано несколько наших песен, если можно так выразиться, фольклор. Кое-что
я, правда, помню, но некоторые, особенно те, что пел поручик Дидковский, уже
подзабыл. Впрочем, авось поручик Успенский поможет, - память у него
отменная, - естественник, ему Бог велел. Куда уж нам, с
историко-филологическим образованием.
Итак, тетрадь №3. Вначале я думал попросту переписать ее,
восстанавливая сокращения и, где следует, комментируя. Но уже первая
страница ставит в тупик, и дело даже не в почерке. Наверное, мне тогда
казалось, что достаточно будет взглянуть на эти пиктограммы - и сразу же
вспомню все. Экий наив, право, да еще на третьем году Смуты.
Ну да ладно, все-таки пора начинать.
Итак, первые несколько записей сделаны в Мелитополе. Прибыли мы туда 31
декабря, аккурат под Новый год. "Мы" - это несколько офицеров и три десятка
нижних чинов, - все, что осталось от знаменитого Сорокинского отряда после
того страшного боя под Токмаком. Собственно, это и был последний бой нашего
отряда, когда мы еще напоминали воинскую часть, с которой считался не только
противник, но и наше собственное командование. В Токмаке мы не собирались
задерживаться, но в последний момент подполковник Сороки дал приказ занять
оборону и держать город. Вообще и до сих пор не уверен, что Токмак - это
город. По-моему, его вид позорит благородное звание.
Но делать было нечего, кто-то на другом конце телеграфного провода
распорядился, и обе наши роты - первая, штабс-капитана Дьякова, и вторая,
моя - начали наскоро укрепляться в сараях и старых окопах у околицы.
Приводить в порядок окопы не представлялось возможным: мороз за минус
двадцать по Цельсию, и таврический чернозем поддавался только динамиту. В
роте у меня оставалось сорок штыков при пяти офицерах. У штабс-капитана
Дьякова людей было чуток побольше: он вечно просил у подполковника Сорокина
пополнения, и тот, добрая душа, ему не отказывал. Подразумевалось, что моя
рота, где трое офицеров прошли Ледяной поход, как-нибудь справится и так. М
справлялись, в общем-то; но тогда, под Токмаком, нам всем пришлось туго. Так
туго, как, пожалуй, не бывало с тех пор, теперь уже совершенно легендарных
времен, когда мы с Черенцовым попали в мешок под станцией Глубокой
Красные были давно не те. Еще весной 19-го в Донбассе мы могли
позволить себе роскошь наступать колоннами и ходить в "психическую" - без
выстрелов, со стеком и под песню. Пели отчего-то исключительно "Белую
акацию". Ну а если попадалась какая-то упрямая дивизия, как правило, венгры