"Иван Шмелев. Переписка" - читать интересную книгу автора

туберкулезных, в октябре [19]20 года, ему дали 3 [-ю] категорию, 2 п [ункт]
- служба в тылу, в условиях мирного времени. Через 2 недели началась
эвакуация. Мы имели бы возможность уехать, прямо скажу, но у меня не было
сил покинуть родное. Тоже и мой мальчик. Он прямо заявил, - что бы ни было,
он из России не уедет И он остался с открытой душой, веря, что его поймут,
что он, сколько сможет, будет работать для новой России, советской, большой,
всенародной России-республики...* Искренно и готовно остался, веря в новое.
Тоже и я - с волей работать, как писатель, как смогу Мы остались. Все эти
годы мы жили в большой нужде (у меня здесь глинобитный домик в 2 комн[аты] и
400 саж[ень]). Жили на скудный заработок от чтений в Алуште моих рассказов
(за эти 2 1/2 г. я не переезжал черты города), от издания дешев[ой]
библиотеки, с гонорара за "Неупиваемую чашу" в сборнике "Отчизна", за редкие
очерки в неофиц[иальных] газетах, едва живших. За эти 2 1/2 г. я не пошел ни
на какую службу, ни к какому правит[ельст]ву, желая быть свободным. И был
свободным. Мы жили в нужде великой.

* Многоточие документа

И вот мы остались, открыто и искренно признавая Сов[етскую] власть,
желая посильно работать в родной земле. Сын явился на регистрацию У нас был
обыск, дважды сына арестовывали и выпускали Наконец, как и тех б[ывших]
военных, его д[олжны| были отправить в Карасу-базар, в особ[ый] отдел 3[-ей]
дивизии 4-й или 6-й армии. Я просил, чтобы его не увозили: он больной,
недоброволец, его больше года знают все в Алуште. На его совести нет ни
капли крови, ни единой слезы. За него поручились секретарь местной группы
коммунистов, знавший его более года, ряд ответств[енных] работников О нем
самые лучшие отзывы всех решительно! За 2 года он как был подпоручиком с
германской войны, так и остался. Комбриг 9-й бригады, тов Рейман, коммунист,
принимая все во внимание и болезнь сына, взял его с собой на бричку Поехали
в Судак Как я слышал, из Судака сын направился свободно, имея при себе
документы, в Феодосию, в особ[ый] отд[ел] 3-й дивизии (это было 9
дек[абря]). Вчера я узнал, от имени комбрига 9[-й] бригады 3-й див[изии],
тов Реймана, что сын мой направлен или направился в Харьков. Ни строчки я не
имею от сына вот уже 3 недели. Не знаю, где он, зачем его взяли в Харьков и
что с ним будет. Он трудно больной (поражены оба легких), без денег, плохо
одет. А теперь зима За что все это?! За то, что служил против воли, мучился,
за то, что остался добровольно? До увоза, он поступил на советскую службу, в
местный отдел театр[альной] секции, как слушавший до войны драмат[ические]
курсы, бывший студент. Что же теперь? Затерялся след его. Я не могу передать
боли, горя, обиды. Мы не бежали, мы с открытой душой остались, чтобы в
родном жить и работать для новой и более светлой, справедливой жизни.
Помогать строить ее, как умеем. Я мечтал писать для большой аудитории лекции
по искусству. Работать для нового театра. Я хотел, имея волю к ра6оте Теперь
я не могу думать. Без сына, единственного, я погибну. Я не могу, не хочу
жить. Мне еще дают фунт хлеба через професс[иональный] союз раб[отников]
искусства, но я не знаю, как уплачу. У меня взяли сердце. Я могу только
плакать бессильно. Помогите или я погибну. Прошу Вас, криком своим кричу -
помогите вернуть сына.* Он чистый, прямой, он мой единственный, не повинен
ни в чем.