"Иван Шмелев. Солдаты" - читать интересную книгу автора

Соловьи начинали петь, и даже теперь, в дожде, щелкали сладко-сладко.
Кинув на теперь омерзительную постель, сползшее голубое одеяло,
напомнившее ему о ночи, когда он метался по дорогам, Бураев достал обрывки
найденного письма и опять принялся читать, упиваясь страданием: "и всю тебя
Лю... которые не могу забыть... бархатные твои ко... первое наше бур...
бровки, мои "медведики", которые вызывают во мне... пахнущие гиацинтами
твои... летели на вокзал, а твоя шапочка вдруг..." Только и было на
обрывках, завалившихся в щель комода, но эти слова пронзали. В чем же тут
сомневаться, ясно! Почерк его, наглого подлеца в пэнснэ, знаменитого
"Балалайкина", защитника "всех любвей, угнетенных и безответных", как
кокетливо рисовался он, волнуя сердечки женщинок. Стало совершенно ясно: в
последнюю поездку в Москву в январе, "на елку", она потеряла шапочку... -
"Из сетки в купэ пропала, какая-то дама со мной сидела... не она ли?" -
возбужденно рассказывала Люси, такая чудесная с мороза, как розовая льдинка,
в розовом своем капоре.
- "До чего я иззябла, милый... согрей меня..." Было четыре часа утра,
мороз - за 20. Он сам ей отпер, заслышав морозный скрип. И они до утра
болтали в качалке у постели, перед пылавшей печкой... и Люси [24] кормила
его пьяными вишнями из длинной коробки от Альберта, с Кузнецкого, которую
она - "как кстати!" - выиграла у Машеньки на елке. Тогда-то и появились "мои
медведики!" Она гладила его щеки своими пушистыми бровями, щекоталась его
усами, он целовал ей бровки - его "мохнатки", и она вдруг сказала, закрыв
глаза, изгибая в истоме губы: "лучше - "медве-ди-ки"... они дрему-учие у
меня, правда?" И он повторял в восторге - "медведики..." милые мои
"медве-ди-ки..." - и принимал с ее губок вишни...
"Нет, я ее убью!... и этого... убью, убью!..." - говорил он себе,
чего-то ища по комнате. - "Чувствовала, что!... Сбежала... я бы ее
убил!..." - повторял он, страдая и не находя исхода, зная, что сейчас он ее
убил бы. Он сорвал браунинг со стены, памятный браунинг, отнятый в Томске у
стрелявшего в него дружинника в башлыке, которого тут же и застрелил из его
же браунинга, - было это во время забастовки, когда возвращались они с
войны, - и сжал его крепко-крепко. Она так боялась этого браунинга!...
- Господин поручик идут, ваше высокоблагородие! - доложил Валясик.
Бураев решил "налетом", что говорить с Шелеметкой не о чем. Предлагать,
как тогда правителю канцелярии, - на пистолетах? Теперь некому было
предлагать. Теперь самому надо "требовать удовлетворения", и из-за
такой-то!...
"Нет, я ее убью, у-бью!..." - повторял возбужденно он, вешая браунинг
на стенку и стараясь понять, что же сказать поручику. Спрятал письмо под
книгу и [25] вышел, посвистывая, в столовую. Одиноко лежал на столе куренок,
грозясь култышками.
- Вот и хорошо, Вася... Куренка хочешь, водки? Валясик, пива!
- Пива выпью, - сказал поручик. - А что Людмила Викторовна... как
насчет пикника?...
- Придется отставить, видно... в Москву поехала, по делам, - спокойно
сказал Бураев, наскоро выпивая пиво. - Так вот. Репетиция в четыре? Да, вот
о чем... Смотри, брат, не подкачай завтра! Бригадный здорово соленый, в
аттестации ему что-то намарали... кажется, к осени в отставку.
- С тобой-то да подкачаю?... Значит, наш Гейнике в надеждах...
- Определенно. Ничего нового?...