"Семен Борисович Шмерлинг. Три пары валенок (Военные рассказы) " - читать интересную книгу автора

капитаном ее проверять. В полночь.
- И что?
- Да трети не досчитались.
- Сбежали?
- Так точно. В кавалерийские казармы. На свиданье... А вам, товарищ
лейтенант, объяснительную надо писать.
- Чем же я объясню пропажу людей... и валенок?
- Что-нибудь придумайте. Личный состав не успел изучить. Молодой -
исправлюсь. Хуже с валенками. Платить надо.
- Как?
- Очень просто. Из денежного довольствия вычтут. Как положено: в
двенадцать с половиной кратном размере.
- Кратном... - расстроился я. И уцепился за странную цифру: - Отчего
именно с половиной?
- Начальство лучше знает... Эх, лейтенант. Садись и пиши. Не
покаешься - не спасешься. - Он улыбнулся ободряюще, и у меня мелькнул
проблеск надежды. Впрочем, старшина быстро ушел, оставив меня за невеселыми
размышлениями.
...Представилось раздаточное окошко пищеблока, в котором мы получали
хлеб и приварок. И того, и другого явно не хватало. На донышке котелка - то
ли каша, то ли суп. А ты с утра до позднего вечера на стрельбище, полигоне,
на плацу. Хлебную пайку и не заметишь, как проглотишь. Спасение было на
пристанционном базарчике. Тот манил парящей вареной картошкой, от которой
шел дразнящий дух, горками квашеной капусты и соленых огурчиков и, конечно
же, буханками хлеба, от которых трудно оторвать глаза. Жаль только цена
кусалась: за свое денежное довольствие мог я купить в месяц буханки
две-три...
А теперь вот плакал мой хлебушек...
Это еще что, перезимуем, как говорит старшина Смолин. Хуже другое:
сорвется мой заветный план, который лелею в душе.
Из поселка я с трудом дозвонился в Москву дорогой мне девушке. И она
служила в армии и была на казарменном положении. Упросил, ее позвали к
телефону! И - ура, ура! - договорился о свидании. Под Новый год, совсем
скоро, ее отпустят домой. И я отпрошусь, а то и в самоволку махну на
вечер... Я открываю знакомую дверь в Староконюшенном переулке и вхожу. Но не
с пустыми руками. У меня - свежий хлеб, может, даже и белые булочки, которые
стоят баснословно дорого, зато будут украшением стола, соленые огурчики,
капустка, а то и нежно-розовый шматок сала... И будет новогодний пир на весь
мир... Но - стоп! Разве укупишь, когда с тебя срежут в двенадцати с
половиной кратном размере. И все летит в тартарары...
Я взвинтил себя: почему же надо страдать из-за какого-то гада, который
спер злополучные валенки! В моей роте - вор, а может, даже воры. И с ними
поеду на фронт... Постепенно дошел до кипения и в этом состоянии вышел, нет,
выскочил в казарму.
То, что увидел, подлило масла в огонь. Дрых нут. Хотя время дневного
отдыха прошло, а они валяются, а иные храпят. Кто-то смолит самокрутку.
Кто-то расхристанным болтается по помещению... И среди них - негодяй и,
возможно, еще дезертир... Гнев подступил к горлу. И я закричал. Нет, заорал:
- Вста-ать! Встать! Мать вашу... То был отнюдь не командирский голос,
который я старательно отрабатывал в училище, а какой-то хриплый рев и визг.