"Юлия Шмуклер. Последний нонешний денечек (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

не слушал. В классе стоял ровный, сильный гул - люди обменивались
жизненным опытом.
Следующим вопросом было списывание. Ксана, классная руководительница,
дура и старая дева, умоляла воздерживаться, ссылаясь на дорогие тени
Николая Островского, Александра Матросова и героев-краснодонцев. Слушали
внимательно, чтобы не раздражать нервную Ксану, и она, повещавши немного,
успокоилась.
Репрессии, вроде, не намечались; из этого следовало, что Ксана вылезла
по собственной инициативе, а из этого опять же следовало, что обращать
внимания не стоит.
Последним номером шел отчет о работе в подшефной школе глухонемых.
Отчет был чистой липой, и все это знали: нормальному человеку заглянуть
туда было страшно, не то что работу проводить. Стали собирать взносы: на
ДОСААФ - укрепление армии, авиации и флота - 30 копеек, на спортивное
общество "Труд" - 30 копеек, на лесозащитные полосы - 30 копеек, в помощь
Корее - 50 копеек, на великие стройки коммунизма - 50 копеек, на подарки
глухонемым - 1 рубль.
Такова была официальная сторона жизни 30 девиц, взращенных согласно
сталинской идее размежевания полов, в атмосфере истерии и подавленного
онанизма. Официально считалось, что девицы ещё не знают, откуда берутся
дети. Вполне половозрелые особи (некоторые могли избирать и быть
избранными) не смели явно встречаться со столь же половозрелыми особями,
несколько отличающимися в некоторых отношениях.
О замеченных случаях докладывали директрисе, сволочной, сильно
партийной бабе, зачинательнице движения за моральную чистоту в районе.
Иногда, под присмотром педагогов, разнополые официально сводились
вместе:
женская школа приглашала мужскую на танцы. Танцы проводились под
радиолу, сладким голосом стенавшую об аргентинской, небывалой любви;
сладострастные танго гремели для обездоленных. Вдоль шведской стенки - зал
был один, и для физкультуры, и для танцев - убого стояли не красивые
девочки; они принужденно улыбались и хихикали. Вдоль противоположной стены
стояла шеренга мальчиков, они мрачно грызли ногти. Танцевали продвинутые в
сексуальном отношении пары - развязные, как приказчики, молодые люди, и
тщательно отобранные красотки, с грудями самыми настоящими, не говоря уже
о всем прочем.
Куколки уходили домой с провожатыми, рискуя доносом; прочее быдло
перлось своим ходом - мальчики с мальчиками, девочки с девочками, чувствуя
себя так, будто мыла наелись. Мысль о сексуальных отношениях, изгоняемая в
дверь, лезла в окно с такой страшной силой, что стекла лопались. Женька
слышала обрывки странных разговоров, в которых упоминались свечи,
используемые не по назначению, и прочие фаллические предметы.
До учения ли было в подобных стесненных обстоятельствах? Ох нет, не до
учения.
Вот тут на сцену являлась Женька - полкласса списывало у неё
математику, полкласса-французский. Женьку считали неподверженной мукам
пола - из-за сильной сублимации (она целый день играла на пианино), а
также по младости лет - она поступила сразу во второй класс. Уроками
Женька почти не занималась, оставаясь первой по всем предметам - это
вызывало искреннее восхищение. Ею гордились, как местной