"Юлия Шмуклер. Музыкальный момент (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

на городской площади, и два солдата в кирасах подводят к нему тетку.
- В чем твое преступление, женщина? - спрашивает Эгмонт.
- Да не делала я ничего, господин! Эти твои, в железяках, пришли,
наговорили чего-то... Евреи какие-то, не пойму я... Вы сами, что ли, из
иудеев будете?
Эгмонт замялся.
- Нет, - сказал он. - Я фламандец.
- А-а, - облегченно вздохнула тетка. - То-то я гляжу, личико у вас
больно светлое.
На этом суд кончался - при полном бреде и отсутствии справедливости.
Сколько я ни пробовала говорить за Эгмонта или за тетку - они немедленно
переходили на другое. В конце концов, он правда, отсылал её на два дня на
хлеб и воду, но только потому, что я укоризненно стояла рядом, и ему
передо мной тоже было неудобно.
Тут я остановилась, как вкопанная, потому, что около парадного меня
ждали мальчишки. Плохо было, что среди них находился Андрюшка. Хотя, с
другой стороны, Петька тоже был там.
- Вы чего, ребята, - спросила я, не двигаясь с места.
Они, хихикая, стали подталкивать друг друга локтями - и вдруг кинулись
на меня, все сразу, и стали щипать, и Петька тоже - а я отбивалась как
могла, не догадываясь бросить свой хлеб, и вертелась волчком, и даже
пробовала крикнуть:
"БСНЦИ...ОН Моисе!.." Но кто же это кричит, когда его бьют, "Бенцион
Моисеевич!"
Никто, конечно, не отозвался, а я была так расстроена, что не могла
драться, как следует - тем более, что их было много, а я одна - так что
они вложили мне по первое число, покуда я смогла продраться к парадному. И
когда я, растерзанная, тяжело дыша, ввалилась в нашу комнату, я застала
следующую картину: под большой лампой мирно сидели мама и Бенцион и играли
в преферанс с болваном (они последнее время очень увлекались этим), и
Бенцион говорил:
"Сейцас я, казется, сяду на мизеве...", а мама смеялась, торжествующе,
и из них троих болван, представленный пепельницей, показался мне самым
человеком.
И я пошла и села в уголок, между пианино и окном, и стала оттуда
ненавидеть их, и глядеть, не мигая, и слушать, как они говорят: "Твефи...
буби... Твефи!" Все это ложь, ложь одна. Разве они любят друг друга? Тоже
мне, волшебный яд желаний... И в операх тоже все ложь. Почему это никто не
напишет, как русские идут бить евреев... Целая толпа... Хор, они поют
"Смерть, смерть жидам..."
Впереди тетка в платочке, она, как Жанна д'Арк, увлекает народ за
собой... Бум, бум - они идут по нашей лестнице... Сосед-пьяничка открывает
дверь, жидким тенором - "Пожалуйте, гости дорогие..." Вот он, оказывается,
какой...
Распахиваются обе половинки нашей двери - и тут я их из пулемета,
тра-та-та-та-та! Да, это вам не сюита "Пионерский костер!"
Я приободрилась. Можно было ещё сочинить оперу - "Гешефт". Место
действия - склад, на заднем плане идут махинации. Бенцион с Варнавицким
поют дуэт, у Бенциона - баритон... Позвольте, но ведь не может же он петь
"зе", "се"... А если "же" и "ше" - то у него немедленно исчезает живот.