"Юлия Шмуклер. Автобиография" - читать интересную книгу автора

Поэтому я Гельфанду все бестрепетно выложила, в он был очень внимателен и
одобрил. Разговор происходил на лыжах; мы шли шагом, а часть свиты плелась
сзади. Он даже пригласил меня ходить к ним на семинар - великая честь, но
я от нее отказалась: он-то не знал, что я дура, а я знала и понимала, что
это сразу раскроется. Я в этот момент решила держать себя дома и дать моей
голове думать столько, сколько ей надо, раз она быстро не может. В
заключение Гельфанд в некоторой задумчивости произнес странную фразу:
"Понимать вас, конечно не будут; если что сделаете, приходите ко мне". Я,
конечно, бьша на седьмом небе от такой заручки у небожителя - но фраза
насчет "понимать не будут", кроме смутной лестности, сулила крупные
неприятности. Я понадеялась, что он ошибается.

Дома я рассказала мужу, который от радости стонал и охал: "Почему это не я
придумал!" Для него это было такое же чудо, как если бы огородное чучело
заговорило. Я, действительно, бьша похожа на чучело в своем пальто,
которое от многочисленных стирок потеряло форму и висело живописно.
(Деньги съедали долги за квартиру, и я отказалась от переводов, чтобы не
отнимать времени у науки). Но теперь это казалось не важно. С практической
точки зрения мое открытие было вроде как мешок с деньгами - если только
суметь этот клад взять. Подобно тому, как я это сделала с полем тяжести,
следовало распространить остальные понятия статистической физики на теорию
вероятностей, и тогда глубокие физические теоремы можно было прямо
использовать, получая даровые решения нерешенных задач. Только на
дармовщинку я и могла рассчитывать - остальное было мне слишком дорого.
Имелся и великолепный объект для работы - те же задачи Цетлина. Они были
так просты, что их можно было объяснить пятикласснику, и тем самым мне;
решения же они не имели. Это был сразу передний фронт науки и там в
траншеях копалось много народу. У них плохо получалось, потому что
математика не приспособлена для систем с большим числом состояний.
Статистическая же физика специально создана для таких систем - в этом
заключалось мое преимущество. Можно сказать, великая тень Гиббса маячила
за моими плечами. И я осторожно спустила в траншею ногу.

Я взяла уже решенные задачи и стала искать их решение заново, исходя из
физических соображений. Но думать было мне совершенно негде. В институте
только что произошла технократическая революция и сразу за ней
термидорианское перерождение. Старики-феодалы сами были виноваты: за
своими распрями они проморгали среднюю научную поросль и она их сожрала.
Новая дирекция тут же сменяла академическое первородство и клоповничек на
чечевичную похлебку министерства и новое бетонное здание в полях за моей
квартирой. Оно точно так же маячило на горизонте, как Тель-Авивский
Университет из окон моей герцлийской квартиры. С переездом почему-то стало
теснее: в комнате нас сидело десять человек, двумя аккуратными сардинными
рядами, с понижением должности при удалении от окна как от источника
света. Я сидела почти у самой двери и за мной - стукач нашей комнаты.
Стукачей у нас развелось видимо-невидимо: на должность начальника режима
был призван наподобие Рюрика бывший начальник лагеря. Он ввёл шмоны и
облавы у величественного витража внизу - только овчарок не приводили.
ВОХРовцы в формах становились во фрунт, и к ним по лестнице, как божество,