"Вольфдитрих Шнурре. Когда отцовы усы еще были рыжими [H]" - читать интересную книгу автора

Герта всегда знала, что скоро умрет; ее это ничуть не огорчало. Она
говорила: невелика беда, все равно ведь умирать надо; и когда она умерла, у
нее было такое милое лицо, что я удивлялся, отчего это все плачут.
Мама тоже пришла и плакала больше всех. А когда увидела, что я не
плачу, у нее стали злые глаза, и она потом говорила, что я бессердечный.
На следующий день я взял щелкунчика и пошел к Гертиной матери. Я
сказал, что хочу положить щелкунчика в гроб.
Но Гертина мать вдруг всхлипнула, сказала, как у меня только язык
повернулся такое выговорить; она даже представить себе не может, почему
Герта меня любила, я ведь такой ужасный ребенок.
Я разозлился на Гертину мать, и хотя мама меня принарядила, я пошел не
на похороны, а весь день ловил головастиков; когда я вечером вернулся домой,
штаны у меня были в ряске, воротник курточки и ботинки в глине; отец бранил
меня, а у мамы опять стали злые глаза, и она сказала, что я, во всяком
случае, не в нее пошел.
В наказание ей я на другой день прогулял школу. Уложил щелкунчика в
ранец и отправился на кладбище.
Где лежит Герта, я не знал, но какой-то человек - он сидел на холмике и
пил кофе - сказал мне где; он взял свою лопату и пошел со мной.
- Это твоя сестра?
- Нет, - сказал я, - невеста.
- Вот оно что, - сказал человек, - она была хорошенькая?
- Да, - отвечал я, - очень.
- Худо, хуже некуда, - сказал он.
- Герта совсем не боялась, - сказал я.
- Вот как, - сказал он.
Я достал щелкунчика и спросил, не может ли он одолжить мне свою лопату,
я хочу раскопать могилу, чтобы положить к Герте в гроб щелкунчика.
- Черт подери, - сказал человек, - а раньше ты не мог этого сделать?
Я объяснил ему, что я хотел, но мать Герты сказала, что я ужасный
ребенок, и тогда я ушел, и на похороны тоже не ходил.
- И ничего не потерял, - сказал он.
- Но как же я теперь вложу щелкунчика в гроб? - спросил я. - Я ведь ей
твердо обещал.
- А ты поставь его на могилу, - посоветовал он.
- Чтобы его сперли, - сказал я, нет уж.
- Черт подери, - согласился он, - верно.
Я спросил, запрещено ли открывать могилы.
- Собственно говоря, да, - ответил он.
- Но может быть, когда стемнеет, - сказал я.
- Может быть, - сказал он.
Я спросил, когда мне прийти, и он ответил: в восемь.
Я пошел не домой, а на Гнилое озеро, ловить головастиков. В полдень я
стащил немного корма из фазаньего домика, семечки и просо, и тут же съел.
Потом еще поглазел на лысух, а вечером то и дело спрашивал, который час, и к
восьми пошел на кладбище. Мой новый знакомый уже был там. Сидел на холмике и
курил; лопата лежала рядом.
- Придется подождать, - заявил он, - еще не совсем стемнело.
Я подсел к нему, и мы стали слушать дрозда. Потом появились летучие
мыши, а когда стало уже совсем темно, он сказал, что пора начинать.