"Вольфдитрих Шнурре. Когда отцовы усы еще были рыжими [H]" - читать интересную книгу автора

песенка, которую играл музыкальный автомат, когда мы вытаскивали отца из
пивной. Отец потерял работу, но смеялся, хотя обычно он никогда не смеялся,
а тут снова и снова совал монетки в музыкальный автомат, тот играл песенку,
а отец тихонечко подпевал и смеялся. Мама терпеть не могла эту песню, хотя
мне она уже тогда очень нравилась. Но сейчас, когда ее играла шарманка, она
разносилась над домами и звучала куда лучше. Вдруг я ужасно испугался, что
она смолкнет, весь задрожал, сердце забилось как бешеное, и я помчался вслед
за музыкой. Но не очень-то тут разбегаешься, пришлось идти медленно и тихо,
пропускать грузовики и мотоциклы, опять останавливаться, слушать, затаив
дыхание, и примечать, откуда дует ветер; совсем это было не просто
определить, с какой стороны доносится музыка.
Немножко я все-таки приблизился, но поймать ее по-настоящему все никак
не мог. Ну будто заколдованная, только я подумаю: вот осталась одна улица,
как вдруг музыка оказывается еще дальше, чем прежде, а то и совсем пропадет;
тогда я стоял, переминаясь с ноги на ногу и зажав рукой рот, только бы не
разреветься. Но немного погодя музыка обязательно слышалась снова, надолго
она не замолкала.
Я бежал дальше, я давно уже не знал, где нахожусь, но это было не
важно, важно было только одно: найти шарманку. Нетерпение мое нарастало, я
заметил, что начинаю уставать и тут на меня напал страх, а вдруг я совсем
выбьюсь из сил и уже не найду шарманку.
Я очутился в квартале, где были одни только фабрики; их трубы казались
огромными, огненно-красными сигарами, повсюду раздавался грохот машин,
шипение и удары молота. Но самое странное, что именно здесь шарманка
слышалась отчетливее, чем где бы то ни было.
Я стал слегка подпевать песенке, но тут завыл гудок, потом второй,
третий, и вот уже на всех фабриках выли гудки, стали распахиваться ворота, и
рабочие повалили на улицу.
Я свернул в проулок, но и здесь было полно рабочих. Я бросился назад,
но теперь рабочие уже были везде, и везде в воздухе висел вой гудков. Я
закричал, заплакал, заметался, но они все только смеялись, потом один сгреб
меня в охапку и потащил к полицейскому.
Я вырвался и побежал прочь, но тут гудок смолк и улица вновь опустела.
Я остановился, прислушался и так долго не переводил дыхания, что,
казалось, голова вот-вот лопнет, и... ничего. Шарманка молчала, гудки
заставили ее замолчать. Тогда я сел на край тротуара, и мне захотелось
умереть.

ПОДАРОК

Лучшей моей игрушкой был щелкунчик, у него недоставало нижней челюсти,
потому что Герта как-то вздумала щелкать им грецкие орехи, а он годился
только для лесных. Звали его Перкео, и я всегда брал его с собою в постель,
а по воскресеньям у него бывал выходной и он встречался с морской свинкой по
имени Жозефа.
Жозефа принадлежала Герте, а Герта была моей невестой. Она жила в доме
напротив. И целыми днями сидела в кресле на колесиках, потому что носила
гипсовый корсет, а в нем не больно-то побегаешь.
Мы давно договорились, что если Герта умрет, я положу Перкео к ней в
гроб, а Жозефу возьму к себе, ведь Жозефа - наш ребенок.