"Зильке Шойерман. Девочка, которой всегда везло " - читать интересную книгу автора

раздеваясь, я читала приложение к ежедневной газете. Новая экспозиция в
выставочном зале "Ширн". Я оторвала страницу и положила ее на ночной столик.
На постере я написала: "Позвонить Инес".
Должно быть, потом эта страница упала со столика, я нашла ее лишь два
дня спустя, когда под кровать закатилась моя шариковая ручка. Я опустилась
на четвереньки и принялась шарить под кроватью у стены и наткнулась на
газету. В Интернете я посмотрела часы работы музея. По средам до десяти
вечера. Я взглянула на часы - было уже восемь.
Я купила билет, и только потом до меня вдруг дошло, что совсем недавно,
в припадке бережливости, мною был куплен годовой абонемент во все городские
музеи. Пришлось вернуться и взять подходящую монету для того, чтобы открыть
ею ящик камеры хранения. Направляясь назад к полноватой, весьма ухоженной
даме в очках, продавшей мне билет, я кратко объяснила ей суть проблемы,
после чего она, без всякого, впрочем, воодушевления, открыла кассу, взяла
билет и отсчитала мне его стоимость; сие действо так расстроило даму, что
мне стало жаль ее и стыдно за свой поступок. С другой стороны, у меня теперь
было великое множество монет. Я сунула свои вещи в ящик камеры хранения и по
широкой гулкой лестнице поднялась в выставочный зал. Я ходила по выставке
без всякого плана, не пытаясь понять концепцию выставки; в первом зале мое
внимание привлекла картина в центре - женская голова, верхняя часть которой
была окутана непроницаемой черной пеленой так, что в глаза бросался один
только рот - не красивый и не безобразный - просто функциональный рот. Я
подошла поближе, потом отступила на несколько шагов и, насладившись
зрелищем, позволив насыщенным краскам и рельефным формам перетечь в меня,
пошла дальше, тут же мне захотелось получше рассмотреть другую картину -
фрагмент головы. Здесь средоточием полотна, центром его притяжения, были
уши, эта анатомическая деталь превращала изображенное в нечто среднее между
головой человека и обезьяны. Эпицентром третьего экспоната были не глаза и
не уши, хотя они тоже были видны и узнаваемы, но - и на этот раз - рот. Я
побрела дальше, разглядывая картины, - у одних надолго останавливаясь, у
других задерживаясь лишь на краткий миг. Я ходила до тех пор, пока
покусанные в клочья губы, разорванные спины, расколотые позвоночные столбы и
болтающиеся в пустом пространстве конечности не породили во мне чувства
поразительного, чудовищного сходства их со всеми этими сидящими, стоящими на
коленях, бесконечно одинокими мужчинами и женщинами, в коих я теперь не
могла различить цельные творения. Я ходила по выставке, пока не устала и,
как ни странно - музей хорошо отапливался - не замерзла, внезапно заметив
при этом, что до сих пор держу в руке годовой абонемент, изрядно, впрочем,
помятый. В зал вошла группа экскурсантов и окружила меня плотным кольцом,
они вперились в ту же картину, а я, не мешая им, слегка повернулась и точно
так же, как только что рассматривала полотно, стала вглядываться в лица
отдельных зрителей: вот женщина с блестящими зубами и креольскими серьгами,
свисавшими на плечи, - в женщине, несмотря на то что она была блондинка,
проскальзывало что-то южное, она энергично двигалась и оживленно
жестикулировала; вот два подростка - мальчик и девочка, рты в унисон
перемалывают жвачку, рядом, наверное, стоит их мать и нервно кусает губы;
вот мужчина, старательно делающий вид, что не имеет никакого отношения к
группе, и почесывающий себе то живот, то голову, но и у него было общее для
всех экскурсантов исполненное надежды пустое выражение глаз слушателя,
уверенного в получении желаемого удовлетворения; я испытала легкое