"Михаил Шолохов. Тихий Дон (книги 3, 4)" - читать интересную книгу автора

- Могу.
- А коней жалеешь?
- Жалею.
- Они - как люди, немые только. Жалей, - приказал он и, беспричинно
свирепея, крикнул; - Жалеть, а не то что - арапником!
Лицо его на минуту стало и осмысленным и живым, но сейчас же оживление
исчезло, твердой корой тупого равнодушия поросла каждая черта.
- Женатый?
- Никак нет.
- Вот и дурак! Женился бы, - обрадованно подхватил смотритель.
Он выжидающе помолчал, с минуту глядел на распахнутую грудину степи,
потом, зевая, пошел в дом. Больше за месяц службы в атарщиках Мишка не
слышал от него ни единого слова.
Всего на отводе было пятьдесят пять жеребцов. На каждого атарщика
приходилось по два, по три косяка. Мишке поручили большой косяк, водимый
могучим старым жеребцом Бахарем, и еще один, поменьше, насчитывавший около
двадцати маток, с жеребцом по кличке Банальный. Смотритель призвал
атарщика Солдатова Илью, одного из самых расторопных и бесстрашных,
поручил ему:
- Вот новый атарщик, Кошевой Михаил с Татарского хутора. Укажи ему
косяки Банального и Бахаря, аркан ему дай. Жить будет в вашей будке.
Указывай ему. Ступайте.
Солдатов молча закурил, кивнул Мишке:
- Пойдем.
На крыльце спросил, указывая глазами на сомлевшую под солнцем Мишкину
кобыленку:
- Твоя животина?
- Моя.
- Сжеребая?
- Нету.
- С Бахарем случи. Он у нас Королевского завода, полумесок с
англичанином. Ай да и резвен!.. Ну садись.
Ехали рядом. Лошади по колено брели в траве. Казарма и конюшня остались
далеко позади. Впереди, повитая нежнейшим голубым куревом, величественно
безмолвствовала степь. В зените, за прядью опаловых облачков, томилось
солнце. От жаркой травы стлался тягучий густой аромат. Справа, за туманной
очерченной впадиной лога, жемчужно-улыбчиво белела полоска Жирова пруда. А
кругом - насколько хватал глаз - зеленый необъятный простор, дрожащие
струи марева, полуденным зноем скованная древняя степь и на горизонте -
недосягаем и сказочен - сизый грудастый курган.
Травы от корня зеленели густо и темно, вершинки просвечивали на солнце,
отливали медянкой. Лохматился невызревший султанистый ковыль, круговинами
шла по нему вихрастая имурка, пырей жадно стремился к солнцу, вытягивая
обзерненную головку. Местами слепо и цепко прижимался к земле низкорослый
железняк, изредка промереженный шалфеем, и вновь половодьем расстилался
взявший засилье ковыль, сменяясь разноцветьем: овсюгом, желтой сурепкой,
молочаем, чингиской - травой суровой, однолюбой, вытеснявшей с занятой
площади все остальные травы.
Казаки ехали молча. Мишка испытывал давно не веданное им чувство
покорной умиротворенности. Степь давила его тишиной, мудрым величием.