"Бернард Шоу. Человек и сверхчеловек (Комедия с философией)" - читать интересную книгу автора

Не исключаю, что это предзнаменование революции. Во Франции XVIII века
конец стал виден, когда, покупая Энциклопедию, читатель находил в ней Дидро.
Когда я покупаю "Таймс" и нахожу там Вас, мой пророческий слух слышит, как
плотники сколачивают эшафоты XX века.
Впрочем, теперь я озабочен не этим. Вопрос сейчас в том, не будете ли
Вы разочарованы пьесой о Дон Жуане, в которой ни одно из тысячи трех
приключений этого героя не выносится на сцену? Прошу Вас, не гневайтесь -
позвольте мне объясниться. Вы возразите, что я только этим и занимаюсь и что
мои так называемые пьесы - это одни сплошные объяснения. Но ведь не можете
Вы рассчитывать, что я стану подражать Вам - Вашим необъяснимым,
эксцентричным, вздорным причудам. Вам придется принимать меня таким, каков я
есть, - разумным, терпеливым, последовательным, трудолюбивым, всегда готовым
извиниться - человеком с темпераментом школьного учителя и интересами члена
приходского совета. Свойственная мне ловкость литератора, забавляющая
британскую публику, маскирует мой характер; тем не менее характер у меня
имеется, и крепкий, как кирпичная кладка. Имеется и совесть, а совести
всегда очень хочется объясниться. Вы же, напротив, считаете, что мужчина,
говорящий о своей совести, подобен женщине, говорящей о своей скромности.
Единственная моральная сила, которую Вы изволите демонстрировать, это сила
Вашего остроумия; единственное требование, которое публично выдвигает Ваш
артистический темперамент, жаждущий симметрии, это требование изящества,
стиля, грации, благородства и чистоты, которую Вы ставите рядом с
благочестием, а может быть и выше оного. А моя совесть сродни совести
проповедника: мне неприятно видеть, что люди уютно устроились, когда,
по-моему, они должны чувствовать себя неуютно, и я настойчиво заставляю их
думать, чтобы они осознали свою греховность. Нравятся Вам мои проповеди или
нет, извольте их выслушать. Право же, я тут не властен что-либо изменить.
В предисловии к своим "Пьесам для пуритан" я объяснял затруднительное
положение, в которое попала современная английская драматургия. Она
вынуждена иметь дело с историями, основанными почти исключительно на
влечении полов, и при этом не имеет права демонстрировать проявления этого
влечения или хотя бы говорить о его природе. Подав мне идею написать пьесу о
Дон Жуане, Вы бросили мне как драматургу вызов. Вызов Ваш я принял, потому
что он достаточно серьезен, - ведь если поразмыслить, у нас сколько угодно
драм с героями и героинями, которые влюблены и, следовательно, к концу пьесы
должны пожениться или погибнуть, а также драм о людях, чьи отношения
осложнены законами о браке, да есть еще и более рискованные пьесы, торгующие
традиционным представлением, что незаконные связи одновременно и порочны, и
восхитительны. Но мы так и не имеем современных английских пьес, в которых
взаимное влечение полов было бы главной пружиной сюжета. Вот почему мы
упорно требуем красивых актеров и актрис, и этим отличаемся от других стран,
которые наш друг Уильям Арчер, укоряющий нас в ребячливости, ставит нам в
пример: вот, мол, серьезный театр. Тамошняя Джульетта или Изольда нам в
матери годится, а Ромео или Тристан годится нам в отцы. Английская актриса -
дело совсем другое. Героине, которую она играет, не разрешается говорить о
самой основе отношений между мужчиной и женщиной; вся ее романтическая
болтовня о книжной любви, все ее чисто юридические дилеммы - женится или
"бросит"?- проходят мимо наших сердец и волнуют лишь наши умы. Чтобы
утешиться, зрителю надо только поглядеть на актрису, что мы и делаем, и
красота актрисы утоляет наши голодные эмоции. Бывает, мы невежливо ворчим,