"Бернард Шоу. Воскресный день среди холмов Суррея" - читать интересную книгу автора

с собой зонта, и рай, конечно, воспользовался этим упущением. Не знаю, что
представляют собой склоны Южного побережья, но что касается суррейских
дорог, то могу со всей ответственностью заявить, что на них склонов
предостаточно, и самых крутых. Между Фарнемом и Тилфордом находится не
меньше пяти холмов и ни одного виадука. И я влезал на них на все по
очереди, ступая на носки, и плелся вниз, ступая на пятки, и каждый мой шаг
создавал болотца, полные грязно-желтой жижи. По мере того как пейзаж
становился все менее цивилизованным, дождь припускал все сильнее: моя
книга превратилась в бумажную массу, а краска с ее переплета окрасила мою
серую куртку в алый цвет. Какие-то птицы водонепроницаемой породы
неудержимо хохотали надо мной, и я наконец-то понял, почему на птиц так
рьяно охотятся. Затем дорога свернула в сосновый бор, украшенный роскошным
ковром из мокрого мха и надписями, предупреждавшими, что это частное
владение и посторонним вход в него строго запрещен под угрозой судебного
преследования. Право же, стоит проехать тридцать миль ради того, чтобы
какой-то самодур помещик заставил вас повернуть обратно. Рукава у меня уже
насквозь промокли и липли к запястьям, как холодный компресс. Я растопырил
руки, чтобы по возможности избежать неприятного ощущения, посмотрел вниз
на свои негнущиеся колени, и с полей моей шляпы на них тотчас обрушилась
целая пинта дождевой воды и черной краски. Я расхохотался так, как, должно
быть, хохотали колесуемые преступники при втором повороте колеса. Еще
одна-две мили утомительной ходьбы по колено в грязи, и я подошел к окраине
деревни, где стремительно несла свои воды небольшая речка, через которую
был перекинут мост наподобие готической арки, так что лошади сначала
напрягали все силы, чтобы втащить на него повозку, а потом на скользком
крутом спуске - чтобы затормозить ее.
Это и был Тилфорд, селение, насколько я мог судить, совершенно
необитаемое, если не считать одного человека, чей угрюмый взгляд яснее
всяких слов спрашивал: какого черта мне здесь надо? Тут меня ждал подъем
еще на один холм, между молитвенным домом и церковью, а затем - открытый
участок дороги, где дождь и ветер могли напоследок исхлестать меня без
всяких помех. Солт ошибается, полагая, что живет в Тилфорде, - на самом
деле он живет значительно дальше, и я уже собирался повернуть назад, пока
еще был в состоянии добраться до Лондона, но тут он приветствовал меня с
порога своего дома восторженным возгласом: "А вот и он!" - и просиял такой
счастливой улыбкой, словно мой вид не оставлял желать ничего лучшего, а
Тилфорд оправдал все похвалы в свой адрес. Не успел я опомниться, как моя
одежда уже наполняла кухню паром, а я сам, облачившись в какое-то одеяние,
принадлежавшее шурину Солта, многообещающему поэту, чья фигура не очень
похожа на мою, набивал желудок плодами последних изысканий хозяина дома в
области местной грибологии.
Одежда моя высохла быстро. Вскоре я снова надел ее. Она стала на два
дюйма короче и уже, но зато была теплой и даже пересушенной. Тем не менее
я отчаянно расчихался, и миссис Солт поспешила достать пузырек с камфарным
спиртом. Не зная силы этого лекарства, я неосторожно принял полную ложку,
отчего чуть не умер, но, придя в себя, почувствовал, по крайней мере,
полную уверенность в том, что бациллы инфлюэнцы выдержать его никак не
могли. Затем, когда дождь перестал, мы пошли прогуляться по дороге,
которая вилась среди холмов, походивших под пасмурным небом на кучки
мокрого торфа. Наконец мы выбрались на возвышенность, где болото сменилось