"Леонид Ефимович Шестаков. Всадники (Повесть) " - читать интересную книгу автора

за окнами домов - скрытая от людского глаза, везде своя жизнь.
И если случалось, что не было на мельнице ни Егора Лукича, ни Макара,
Порфирий манил к себе Севку, шептал в ухо, указывая глазами:
- Слышь, возьми вон у той тетки котомку, смелем без очереди. И в
книжку не пиши. Совестно брать с нее фунты... А хозяева через это не
победнеют.
Севка брал котомку и, улучив минуту, с легким сердцем засыпал вдовье
зерно, не взвешивая и не вычитая фунтов за помол.
С Порфирием они быстро поладили. По вечерам, когда над лотком
опускался щит и останавливалось мельничное колесо, Порфирий брал свою
рыболовную снасть. Снабдил он и Севку парой крючков, помог сплести лески
из хвостового конского волоса.
Садились над выбитым в бучиле омутом, закидывали и, следя за
пробковыми поплавками, неторопливо беседовали. Севка рассказывал, как ехал
на восток вслед за эскадроном, как повстречал Зину и как бы ему хотелось
теперь заглянуть туда, в домик старушки, хоть на минутку.
Поведал и Порфирий про свою жизнь. Родом он из Могилевской губернии.
Сыновей у отца было шестеро, а земли всего один надел. И прибило его еще
мальчишкой к мельнице. Сперва мельник подкармливал из жалости, потом начал
делиться секретами ремесла. Так и стал Порфишка мастеровым человеком. На
военную службу не попал - ростом не вышел. И понесло его по белому свету
от одной мельницы к другой.
- Через характер, - делился Порфирий. - Хозяева, они требуют к себе
почтения и уважения. А во мне словно черт засел: так и точит огрызнуться!
Вот меня и мело, будто ветром, пока не замело в Сибирь. Поверишь, и не
заметил, как жизнь прошла. Оглянулся, а тут уже и старость. Правда,
пришлось повидать на веку. Повидал и взял себе в толк, что везде один
черт: кто побогаче, тот и в России, и в Сибири норовит жар грести чужими
руками. При старом режиме было так и теперь то же самое. Воевали, воевали,
а толку? Вот ты, к примеру. Настрадался, кровью землю полил, а все равно в
работниках. Егор же как был хозяином, так и остался.
Севка в ответ только сопел. Будь на его месте командир, Степан
Викторович, или комиссар, товарищ Касаткин, - те бы знали, что ответить
Порфирию. А Севка не знал. Не было у него настоящих слов.
Работа на мельнице казалась Севке не в тягость. Если б не обида, что
не догнал эскадрон, да не беспокойство о судьбе Зины, жилось бы ему - не
надо лучше. В субботу вечером он шел в Гусаки, к хозяину. Там и ночевал.
Перед сном любил погулять с Назаркой. Посадит его себе на закорки - и на
улицу. Назарка доволен. Старательно выговаривает слова, смеется от
радости. А то запросится на землю - веди, мол, за руку, хочу ходить!
На следующий день еще затемно Севка бежал на мельницу с торбой за
плечами, в которой нес продукты на неделю: большую круглую буханку
испеченного Степанидой хлеба, увесистый кусок сала в тряпице, крупный, как
яблоки, картофель.
Назарка в эту утреннюю рань еще спал. А когда просыпался, то плакал,
что не повидал Севку. Егор Лукич, осердясь, кричал на него, пробовал даже
стегать ремнем, но ничего не помогало.
- Хацу-у! - тянул Назарка. - Хацу-у-у!
- Чего ты хочешь? Чего? - грозно вопрошал отец. - На мельницу, что
ли? Вот наказание!