"Леонид Ефимович Шестаков. Всадники (Повесть) " - читать интересную книгу автора

хаять же их теперь.
- Это я к тому, - продолжал хозяин, - чтоб без обиды назначить тебе
срок службы. По-твоему, когда мы должны стать квиты?
- Не знаю! - пожал плечами Севка.
- А я знаю, подсчитал. Если взять в расчет, что сестренка твоя
покамест еще своих харчей не оправдывает, - будем квиты не раньше петрова
дня. Останется за тобой какая-то безделица, да уж ладно - для ровного
счету петров день!
"Петров! - подумал Севка. - Вся зима пройдет и половина будущего
лета".
Закинул за плечи котомку, молча вышел за дверь. Что ж поделать, когда
у хозяина брильянтовые харчи!


С наступлением зимы воды в Крапивне поубавилось. Случалось,
завозчики, особенно дальние, жили на мельнице по три, по четыре дня -
дожидались очереди.
В завозчицкой избе было не продохнуть от духоты и самосадного дыма.
Долгими вечерами велись нескончаемые разговоры обо всем. О видах на урожай
будущего года, о ценах на зерно, на мочалу, об охоте на зайца, на белку,
на сохатого. Но чаще всего говорилось про войну. Носились разные слухи, а
толком никто ничего не знал: газеты до Гусаков не доходили.
Один завозчик уверял, что слыхал в Тобольске от верного человека,
будто семеновцев выбили из Читы и Советская власть утвердилась сквозь по
всему Забайкалью.
Другой божился, что это сущая брехня, что атаман Семенов, слава богу,
жив-здоров и к весне обещался быть со своим войском в Иркутске.
Севка в разговоры не встревал, но, как говорится, мотал на ус,
понимал, почему одни лютуют на Советскую власть и нахваливают Семенова, а
другие ждут не дождутся, когда этому атаману придет конец. Сам он твердо
знал, какую сторону держать.
Вместе с продуктами принес как-то Севка в торбе книжку. Толстая, в
зеленом коленкоровом переплете, а корешок и уголки кожаные. Зина раскопала
на чердаке сундучок с книгами хозяйского сына-гимназиста, и Севке
приглянулась эта, с непонятным словом "Гоголь", вдавленным в корешок.
Вечером Севка примостился в углу под лампой и, шевеля губами, начал
читать.
Среди завозчиков шел спор. Старый мужик Данила Свинарев стоял возле
стола спиной к Севке и, осердясь, кричал:
- Ты, Кузьма, не сепети, а послушай-ка. У них это называется
разверстка, а по-нашему - разбой. Ввалились ко мне двое с винтовками. А с
ними за понятого наш деревенский Тришка. Есть у нас такой хозяин - одна
заплата на другой. Хороший-то мужик разве на грабеж пойдет? И вот кричат
мне: "Даешь хлеб!" А какой у меня хлеб? "Нате, - говорю, - ключи от
амбара". Думал, посовестятся, да, видно, не таковские. Сгребли ключи - и в
амбар. А там ни зерна! Тришка стоит, зенками ворочает. А те ему: "Олух ты
царя небесного!"
- Выходит, припрятал хлебушко, - кольнул Данилу глазами тощий,
побитый оспой Кузьма.
- Что ты, какой хлеб?