"Борис Самуилович Штейн. Донный лед " - читать интересную книгу автора

места, до которого молчала.
- Та беременность трудная была, а он нисколечко не жалел меня, пил,
гулял не скрываясь, а я как дура бегала к его бабам скандалить, а одна была,
Зойка, так я к ее мужу пошла, так он эту Зойку чуть не прибил. Ну, Коля
тогда разошелся, говорит, все равно гулять буду, говорит, ты урод, урод - на
меня. А я разве урод? Чего ж бегал тогда за мной, у меня Миша был, скромный
такой парень, Коля отшил его, Коля был настырный. Добился, женился, в город
меня увез, в городе квартиры добился, от чулочной фабрики дали: мы оба там
работали, я на конвейере, а Коля механиком...
А тут - "урод"... Конечно, я беременная была, как сейчас, нет, сейчас у
меня легче проходит. "Урод"... И всю дорогу пил, всю дорогу... нисколечко
меня не жалел, а у меня на руках Наташка, ей два годика было... Ну, он тогда
устроил мне за Зойку. Наташка ревет, он пьяный, ну и... толкнул меня пару
раз. Веришь, Сеня, думала, умру, веришь? - обрадовалась. И сразу подумала:
"Наташку в детдом возьмут" - и отключилась. Короче, Сеня, родила я раньше
времени девочку. Только мне ее не показывали, где-то отдельно ее выхаживали,
отдельно от меня. А я по ней, Сеня, тосковала! Просила показать, просила.
Ну, докторша один раз разрешила - через стеклянные двери посмотреть. Ничего
я, Сеня, не разглядела, а жалко мне ее стало! Так, Сеня, жалко! Думаю, за
что дитя мучается - за нас мучается! И от этих мыслей я, Сеня, есть не
стала. Что приносят - не ем, и все. Не могу. Коля тоже раз приходил. Яблоков
принес. А я и яблоков - не могу. Тогда меня выписали. Говорят, ты здесь у
нас хуже не поправишься. А как ребенка выходим, положим тебя обратно, будешь
грудью кормить. А пока сцеживай, чтоб не пропало. Ну я дома сцеживала, им
приносила, сдавала. Коля все равно гулял и пил так же. Я заикнулась, он
засмеялся, говорит: иди, иди, тебе на дойку пора... Жестокий он был
все-таки, а, Сеня?
Сеня молчал. Только морщил нос.
- Ну, а потом девочка умерла, тогда только меня к ней допустили. Я с
ней посидела, потом обрядила сама...
Коля сперва говорит, похороны устроим по первому разряду, оркестр,
говорит, найму, но я не велела, сказала - никого не надо, никого. И тут он
меня послушал. Вдвоем с ним свезли мы ее, сами закопали. Лето было позднее,
август. Я ему сказала: ты езжай, Коля, домой, я скоро. Он поехал. Наташка
дома одна запертая была. А я какая-то замедленная была. Знаешь, Сеня, будто
меня в гипноз загнали и командуют. А я все точно выполняю. Посидела у
могилки, потом пошла в магазин, купила конфет разных два килограмма. Домой
иду - встретила Надю, соседскую девочку. Я ей конфеты отдала, на, говорю,
раздай всем детям во дворе, которые будут. Она говорит: зачем, тетя Варя? Я
говорю: так надо, пойди раздай. Ну, она пошла раздавать.
Пришла домой - Коля сидит, бутылку почал, курит. Давай, говорит,
помянем нашу дочь. А я не стала. Нет, не стала, не могла и не хотела. Я ее
по-своему поминала, по-матерински.
А он, Сеня, разозлился, водку выпил, что-то мне грубил, но я не помню
что. И он ушел скоро, и до утра его не было.
И тут я, Сеня, немного, наверное, умом тронулась. Потому так, Сеня,
думаю, что некоторую часть времени я не помню. Как, что делала, не помню...
Наташка вывела из этого... Смотрю, сидит в кроватке, не плачет, на меня
смотрит и говорит: мама, ты что, девочка?
Почему, думаю, девочка? И тут я себя, Сеня, со стороны увидела. Я,