"Вадим Штепа. RUтопия" - читать интересную книгу автора

Америке именно она и является главным плодом религиозности.
В Америке обычно мы удивляемся, что люди почти естественно забывают о
разнице положений, отношения строятся легко и свободно. Эта легкость может
представляться нам пошлой или вульгарной, но она никогда не смешна. Смешно
наше неестественное поведение... Наша культура - культура переуплотненности,
которая порождает манеры и ненатуральное поведение, их культура -
демократическая культура пространства.
Пространство в Америке демократично именно вследствие его освобождения
от централистских принципов европейского мышления. Весьма примечательно
бодрийаровское сравнение американской и европейской свободы - уж кому об
этом лучше знать, как не гражданину "родины либерализма"!
Мы всегда в центре, но это центр Старого Света. Они, некогда
представлявшие собой маргинальную трансцендентность этого Старого Света,
сегодня оказались новым и экс-центричным центром. Экс-центрично само их
рождение. Мы никогда не сможем этого отнять у них. Мы никогда не сможем
экс-центрироваться, де-центрироваться так же, как они, мы никогда не будем
современны в собственном смысле этого слова и никогда не будем иметь той же
свободы - не формальной, которую мы пытаемся утвердить, но той конкретной,
гибкой, функциональной, активной свободы, которую мы наблюдаем в
американском обществе и в сознании каждого его гражданина. Наша концепция
свободы никогда не сможет соперничать с их пространственной и подвижной
свободой, которая является следствием их освобождения от исторической
привязанности к центру.
С того дня, как по ту сторону Атлантики родилась во всей своей мощи эта
эксцентричная современность, Европа начала исчезать.
Нарастающая дистанция между этой "исчезающей" централистской Европой и
все более "воплощающейся" эксцентричной Америкой вызывает у философа
настоящий "крик души":
В Америке для меня не существует истины. От американцев я требую только
лишь быть американцами. Я не требую от них интеллигентности, здравомыслия,
оригинальности, я только хочу, чтобы они населяли пространство, не имеющее
ничего общего с моим, только прошу быть для меня недосягаемым заоблачным
краем, самым прекрасным орбитальным пространством. Зачем же стремиться за
пределы центра во Франции, перемещаясь в локальное этническое пространство,
если оно само является лишь малой частью и остатком центральности. Я хочу
экс-центрироваться, стать эксцентричным, но только там, где находится центр
мира. И в этом смысле последний fast-food и самый банальный suburb,
зауряднейшие американские машины-громадины или самые ничтожные персонажи из
комиксов - все это оказывается ближе к центру мира, чем любые культурные
манифестации старой Европы. Это единственная страна, которая дает право на
существование неприкрытой естественности, вы требуете от вещей, лиц, небес и
пустынь быть только тем, что они есть, just as it is.
В этом и состоит главный парадокс: то, что возникало как утопия,
оказывается вдруг эталоном реальности как она есть, по сравнению с которым
все исторические и культурные "наследия" начинают выглядеть искусственными
подделками, ветхим антуражем, ненужным балластом:
Америка - это оригинальная версия современности, мы же - версия
дублированная или с субтитрами.
Старый Свет, веками считавший себя "точкой отсчета", вдруг с ужасом
обнаружил свою вторичность. И потому диагноз, поставленный ему Бодрийаром,