"Борис Штерн. Мишель и Маша, или даздравствует Нинель!" - читать интересную книгу автора

он загадочно выражался. Недостоверно известно, что прадед Мишеля будто бы
сажал апельсиновые деревья на Голанских высотах, дед копал канавы для
кабельного телевидения на Аравийском полуострове, а отец-землепроходец
постоянно пребывал в подземных служебных командировках, прокладывая
длиннейшую в мире ветку метрополитена "Тель-Авив - Иерусалим - Дамаск -
Тегеран - Кушка - Кабул" - и далее, до границы с Индокитаем; Израиль в те
времена (кто помнит историю) еще не вышел ни к Индийскому, ни к Тихому
океанам.
Простая будто бы жизнь, простые будто бы люди. Все ковырялись в
земле, жили просто, долго и будто бы счастливо - ни одно из этих
многочисленных "будто бы" не поддается проверке.
Одно несомненно: страсть к лопате, тяга к земле, любовь к легендам и
мифам зеркальной страны Ресефесер передались мальчику по наследству от
филолога-могильщика вместе с лопатой. Гены - есть гены. Всю свою
сознательную жизнь Мишель Шлиман-второй, выражаясь фигурально, "рыл носом
землю", начиная с совковых игр в пасочки в детской песочнице, что рядом с
4-м кладбищем за авеню Бар-Кобзона. Играли со сверстниками в иерихонских
катакомбах в "жмурки-жмуриков" и в "казаков-разбойников", в подкидного
дурака на погоны до самых тузов и, конечно, гоняли в футбол на резервном
кладбищенском пустыре консервными банками или, что являлось особым шиком,
невостребованными и бесхозными твердокаменными неандертальскими черепами,
которые после тропических январских ливней вымывались из-под ограды и
взирали на мир божий пустыми глазницами.
Окна панельной пятиэтажки выходили прямо на кладбище. Возможно,
именно здесь, на иерихонской окраине, располагался когда-то райский сад с
божественной яблоней - район, в общем-то, соответствовал библейской
экспозиции, недаром неандертальцы в древности облюбовали это благодатное
местечко для своих покойников. Но с тех времен здесь все изменилось.
Садовника не нашлось, фруктовые деревья вырубили, пыль стояла столбом, и
детство Мишеля проходило под непрерывный аккомпонемент медно-зеленых труб
траурного марша Шопена. Мишель каждый день наблюдал, как рыли могилы и
тягали покойников, да и сам принимал посильное участие в этом вечном
природном круговороте - подносил могильщикам на позиции хлеб, колбасу и
водку. Его карманы, туфли, носки, уши всегда были забиты песком, землей,
глиной, грунтом, - за что ему крепко доставалось от мамочки Эсфири
Борисовны, не отличавшей благородную почву от низменной грязи.
- Ой, что делать, что делать... - привычно причитала она, выбивая из
сына пыль.
Но дурь, в отличие от пыли, не выбивалась. Отец, дед и прадед
Шлиманы, сообразив в субботу на троих (пращур-одессит, дожив до ста одного
года и дослужившийся к тому времени до полного могильщика с профессорским
окладом, решил, что жизнь сделана, вырыл сам себе в подарок на день
рождения хорошую могилу, выпил бутылку водки "с горла", улегся поудобней,
уснул и преспокойно помер во сне в обнимку с лопатой, которую потом отдали
Мишелю), - так вот, сообразив на троих, эти потомственные земледельцы
мечтали о том, как оторвут Мишеньку от грязной земли и выведут "в люди",
но у них из этого ничего не получилось - Мишель сделал, слепил себя
собственными руками без помощи родственников - сам, сам и только сам вышел
из грязи в князи.
По воспоминаниям современников, уже в пять лет Мишель заработал свой