"Анатолий Штыров. Приказано соблюдать радиомолчание " - читать интересную книгу автора

в "разовых" трусах и майках. Неулыба оглядел присутствующих: обтянутые
скулы, бледно-зеленые лица.
- Ну-с, дорогие товарищи. Качка качкой, жара жарой, а жить надо.
Предлагаю товарищеский ужин, без всяких условностей и церемоний. Хозяинуем
сами. Как вы понимаете, наш вестовой укачамшись. Поэтому открывайте все
сами, кто и что захочет. Для ясности: крепкого не будет. Можете рассказывать
байки. Любые. Вплоть до похабных.
Офицеры подсаживались, жались друг к другу, поглядывали на командира:
не сбрендил ли?
- Чего молчите? Тогда, с вашего разрешения, начну морскую травлю я.
Если неинтересно, кто-нибудь покашляйте. Уговор?
- Уговор, - помалу зашевелились будущие флотоводцы.
- Ну, значит, я первый, - приподнял мускат на полстакана Неулыба. - За
наше благополучное плавание. За наш поход. А расскажу я вам курсантскую
байку, из истории нашего училища. Наш курс был маленький, за вольность духа
прозван "бандой Олейника", а перед нами был втрое больший, прозванный
"китайским". И была в одной из рот этого "китайского" курса знаменитость -
комроты капитан Бондаренко. Из тех кадровых служак, кто оплавился в окопах
Сталинграда и до того стал упертый, что и противотанковой гранатой не
своротишь. И, дотянув до ротного, гнул по-своему, когда и война давно
закончилась. И стал ходячей легендой за свои служебные чудачества.
Стоит Бондаренко дежурным по училищу. А втыкали его за службистскую
безотказность в дежурство на все "круглые даты". Стоит под праздник и к ночи
докладывает на квартиру начальнику училища: "Товарыщ капытан первого рангу.
Докпадаю - усэ в порадки. Тильки тры пьяных буки избилы двух веди".
- Что? Что? Не пойму, повторите.
"Докладаю - тры пьяных буки избилы двух веди". Это он военную тайну
соблюдал. Означало - три курсанта второго, то есть нашего, курса избили
двоих курсантов третьего курса.
Рота капитана Бондаренко размещалась этажом ниже. И мы после поверки
перед отходом ко сну всегда потешались, глядя на цирк у соседей. Крепко
уважал капитан Бондаренко вечерние поверки. Длились в его роте они по
полтора-два часа. За что курсачи люто ненавидели ротного.
Такая картинка: стоит рота, перед строем ходит Бондаренко. Смотрит в
пол. Сосредоточенно смотрит. А из задних рядов строя - "дурак", "идиот"...
Бондаренко голоса на цвет не различал, но слух имел.
- От тут казалы "идиот". Хто казав? Два шага уперэд! Ага, нету! Немае
таких!.. А бачитэ, шо за оскорблению начальника? Пры сполнении! Ага, нэ
знаетэ! - строго оглядывал он шеренгу. - Положено десьят суток арэсту!
Строгого режиму! Старшина, принэсть Дисциплинарный устав!
Старшина роты, из старых флотских мореманов, которому все это до
чертиков надоело, уходил в канцелярию и, выкурив там беломорину, возвращался
и докладывал:
- Разрешите доложить? Не нашел. Нет устава.
- Як нет устава? - от удивления Бондаренковы брови ползли вверх. -
Должен быть!
- Разрешите доложить? Наверно, кто-то украл. Вернее, спер...
- Як спэр? Тэ ж казенно имущество! - удивление комроты переходило в
негодование. - За тэ ж под трыбунал! Хто взяв?
Строй не сознавался. Из строя по-прежнему неслось: "идиот", "пяхота"...