"Василий Шукшин. Письмо" - читать интересную книгу автора

тебе заглядывать? Да пошел ты от меня подальше, сыч! Я, скажи, не кривая,
не горбатая - сидеть-то возле тебя. Я, мол, вон счас приоденусь да на
танцыи завьюсь, будешь знать. Да сударчика себе найду. Скажи, скажи ему
так, скажи. А полезет с кулаками, ты - в милицию: ему сразу прижмут хвост.
Это ничего, что он сам в милиции, ему тоже прижмут. С имя нынче не
чикаютца, это не старое время. Это раньше, бывало... Тьфу! И писать-то про
то неохота! Нет, скажи, ты у меня живо повеселеешь, столб грустный. Ты меня
за две улицы стречать будешь с работы. А то моду взяли! Нет, ты у нас
будешь разговорчивый! А не изменишь свой гыранитный характер - вон тебе
дверь, выметайся! Иди на все четыре стороны, читай газеты. И молчи, сколько
влезет. Попиныва-ли мы таких журавлей задумчивых. Дай ему месяц сроку: если
не исправитца, гони в три шеи! Пусть летит без оглядки, ступеньки щитает!"
Старуха вдруг представила, что письмо это читает ее задумчивый зять...
Усмехнулась и стала смотреть в окно. Гармонь все играла, хорошо играла. И
ей подпевал негромко незнакомый женский голос. Господи, думала старуха,
хорошо, хорошо на земле, хорошо. А ты все газетами своими шуршишь, все
думаешь... Чего ты выдумаешь? Ничего ты не выдумаешь, лучше бы на гармошке
научился играть.
"Читай, зятек, почитай - я и тебе скажу: проугрю-мисся всю жизнь,
глядь - помирать надо. Послушай меня, я век прожила с таким, как ты:
нехорошо так, чижа-ло. Я тут про тебя всякие слова написала, прости, еслив
нечаянно задела, но все-таки образумься. Чижало так жить! Она мне дочь
родная, у меня душа болит, мне тоже охота, чтоб она порадовалась на этом
свете. И чего ты, журавь, все думаешь-то? Получаешь неплохо, квартирка у
вас хорошая, деточки здоровенькие... Чего ты думаешь-то? Ты живи да
радуйся, да других радуй. Я не про службу твою говорю, там не обрадоваешь,
а про самых тебе дорогих людей. Я вот жду вас, жду не дождусь, а еслив ты
опять приедешь такой задумчивый, огрею шумовкой по голове, у тебя мысли-то
перестроютца. Это я пошутила, конечно, но, правда, возьми себя в руки.
Приезжайте скорей, у нас тут хорошо, лучше всяких курортов. Не серчай на
меня, я же тоже все думаю, не стой тебя. Но мне-то хоть есть об чем думать,
а ты-то чего?
Господи, жить да радоваться, а они... Ну, приезжайте. Катя, поедете,
купи мне ситцу на занавески, у нас его нету. Купи голубенького. Я повешу,
утром проснетесь, а в горнице такой цвет хороший. Петя пишет, что не сможет
этим летом приехать. А Егор, может, приедет. Здоровье у него неважное.
Коля, внучек мой милый, скажи папке и мамке, чтоб ехали. Тут велики хорошие
продают. Будешь на велике ездить. И рыбачить будешь ходить. Давеча шла,
видела, ребятишки по целой сниске чебаков несли. Приезжайте, дорогие мои.
Жду вас, как Христова дня. Жить мне осталось мало, я хоть порадыва-юсь на
вас. Одной-то шибко плохо, время долго идет. Приезжайте.
Целую вас всех. Баба Оля".
Старуха отодвинула письмо в сторонку и опять стала смотреть в окно. А
за окном уже ничего почти не видать. Только огоньки в окнах... Теплый,
сытый дух исходил от огородов, и пылью пахло теплой, остывающей.
Вот тут, на этих улицах, прошла жизнь. А давно ли?.. О господи! Ничего
не понять. Давно ли еще была молодой. Вон там, недалеко, и теперь
закоулочек сохранился: там Ванька Кандауров сказал ей, чтоб выходила за
него... Еще бы раз все бы повторилось! Черт с ним, что угрюмый, он не
виноват, такая жизнь была: работал мужик, не пил зряшно, не дрался -