"Василий Шукшин. Осенью" - читать интересную книгу автора

хоть выглянуло солнышко, и то хорошо.
Филипп сплавал туда-сюда, перевез самых нетерпеливых, дальше пошло легче,
без нервов. И Филипп наладился было опять думать про американцев, но тут
подъехала свадьба... Такая - нынешняя: на легковых, с лентами, с шарами. В
деревне теперь тоже завели такую моду. Подъехали три машины... Свадьба
выгрузилась на берегу, шумная, чуть хмельная... весьма и весьма показушная,
хвастливая. Хоть и мода - на машинах-то, с лентами-то,- но еще редко, еще
не все могли достать машины.
Филипп с интересом смотрел на свадьбу. Людей этих он не знал - нездешние,
в гости куда-то едут. Очень выламывался один дядя в шляпе... Похоже, что
это он добыл машины. Ему все хотелось, чтоб получился размах, удаль.
Заставил баяниста играть на пароме, первый пустился в пляс - покрикивал,
дробил ногами, смотрел орлом. Только на него-то и смотреть было неловко,
стыдно. Стыдно было жениху с невестой - они трезвее других, совестливее. Уж
он кобенился-кобенился, этот дядя в шляпе, никого не заразил своим деланным
весельем, устал... Паром переплыл, машины съехали, и свадьба укатила
дальше.
А Филипп стал думать про свою жизнь. Вот как у него случилось в молодости
с женитьбой. Была в их селе девка Марья Ермилова, красавица, Круглоликая,
румяная, приветливая... Загляденье. О такой невесте можно только мечтать на
полатях. Филипп очень любил ее, и Марья тоже его любила - дело шло к
свадьбе, Но связался Филипп с комсомольцами... И опять же: сам комсомольцем
не был, но кричал и ниспровергал все наравне с ними. Нравилось Филиппу, что
комсомольцы восстали против стариков сельских, против их засилья. Было
такое дело: поднялся весь молодой сознательный народ против церковных
браков. Неслыханное творилось... Старики ничего сделать не могут, злятся,
хватаются за бичи - хоть бичами, да исправить молокососов, но только хуже
толкают их к упорству. Веселое было время. Филипп, конечно, тут как тут:
тоже против веньчанья, А Марья - нет, не против: у Марьи мать с отцом
крепкие, да и сама она окончательно выпряглась из передовых рядов: хочет
венчаться. Филипп очутился в тяжелом положении. Он уговаривал Марью
всячески (он говорить был мастер, за это, наверно, и любила его Марья -
искусство, редкое на селе), убеждал, сокрушал темноту деревенскую, читал ей
статьи разные, фельетоны, зубоскалил с болью в сердце... Марья ни в какую:
венчаться, и все. Теперь, оглядываясь на свою жизнь, Филипп знал, что тогда
он непоправимо сглупил. Расстались они с Марьей, Филипп не изменился потом,
никогда не жалел и теперь не жалеет, что посильно, как мог участвовал в
переустройстве жизни, а Марью жалел. Всю жизнь сердце кровью плакало и
болело. Не было дня, чтобы он не вспомнил Марью. Попервости было так тяжко,
что хотел руки на себя наложить. И с годами боль не ушла. Уже была семья -
по правилам гражданского брака - детишки были... А болело и болело по Марье
сердце. Жена его, Фекла Кузовникова, когда обнаружила у Филиппа эту его
постоянную печаль, возненавидела Филиппа. И эта глубокая тихая ненависть
тоже стала жить в ней постоянно. Филипп не ненавидел Феклу, нет... Но вот
на войне, например, когда говорили: "Вы защищаете ваших матерей, жен...",
Филипп вместо Феклы видел мысленно Марью. И если бы случилось погибнуть, то
и погиб бы он с мыслью о Марье. Боль не ушла с годами, но, конечно, не жгла
так, как жгла первые женатые годы. Между прочим, он тогда и говорить стал
меньше. Активничал по-прежнему, говорил, потому что надо было убеждать
людей, но все как будто вылезал из своей большой горькой думы.