"Василий Шукшин. Из детских лет Ивана Попова" - читать интересную книгу автора

варить пшенную кашу. Хорошо! Я даже забываю, что мы уезжаем из дома. Папка
напоминает:
- Вот здесь наша река последний раз к дороге подходит. Дальше она на запад
поворачивает.
Мы все некоторое время молча смотрим на родимую реку. Я вырос на ней,
привык слышать днем и ночью ее ровный, глуховатый, мощный шум... Теперь не
сидеть мне на ее берегах с удочкой, не бывать на островах, где покойно и
прохладно, где кусты ломятся от всякой ягоды: смородины, малины, ежевики,
черемухи, облепихи, боярки, калины... Не заводиться с превеликим трудом -
так, что ноги в кровь и штаны на кустах оставишь - бечевой далеко вверх и
никогда, может быть, не испытать теперь величайшее блаженство - обратный
путь домой. Как нравилось мне, каким взрослым, несколько удрученным
заботами о семье мужиком я себя чувствовал, когда собирались вверх "с
ночевой". Надо было не забыть спички, соль, ножик, топор... В носу лодки
свалены сети, невод, фуфайки. Есть хлеб, картошка, котелок. Есть ружье и
тугой, тяжелый патронташ.
- Ну все?
- Все вроде...
- Давайте, а то поздно уже. Надо еще с ночевкой устроиться. Берись!
Самый хитрый из нас, владелец ружья или лодки, отправляется на корму,
остальные, человека два-три, - в бечеву. Впрочем, мне и нравилось больше в
бечеве, правда, там горсть смородины на ходу слупишь, там второпях к воде
припадешь горячими губами, там надо вброд через протоку - по пояс... Да
еще сорвешься с осклизлого валуна да с головой ухнешь... Хорошо именно то,
что все это на ходу, не нарочно, не для удовольствия. А главное, ты, а не
тот, на корме, основное-то дело делаешь...
Эх, папка, папка! А вдруг да у него не так все хорошо пойдет в городе?
Ведь едем-то мы - попробовать. Еще неизвестно, где он там работу найдет,
какую работу? У него ни грамоты большой, ни специальности. И вот надо же -
поперся в город и еще с собой трех человек потащил. А сам ничего не знает,
как там будет. Съездил только, договорился с квартирой, и все. И мама
тоже... Куда согласилась? Последнее время, я слышал, все шептались по
ночам: она вроде не соглашалась. Но ей хотелось выучиться на портниху, а в
городе есть курсы... Вот этими курсами-то он ее и донял. Согласилась.
Попробуем, говорит. Ничего, говорит, продавать не будем, лишнее, что не
надо, рассуем для хранения по родным и поедем, попробуем. А папке страсть
как охота куда-нибудь на фабрику или в мастерскую какую - хочется ему
стать рабочим, и все тут. Ну, вот и едем.
... Приехали в город затемно. Я не видел его. Папка чудом находил дорогу:
сворачивали в темные переулки, громыхали колесами по булыжнику улиц...
Раза два он только спрашивал у встречных, встречные объясняли что-то на
тарабарском языке: надо еще до конца Осоавиахимовской, потом свернуть к
Казармам, потом будет Дегтярный... Папка возвращался к нам и говорил, что
все правильно - верно едем. Мы с Талей и мама притихли. Только папка один
храбрился, громко говорил... Наверно, чтоб подбодрить нас.
По бокам темных улиц и переулков стояли за заборами большие дома. В окнах
яркий свет.
- Господи, да когда же приедем-то? - не выдержала мама. Это же самое
удивляло и меня: казалось, что мы, пока едем по городу, проехали пять
таких деревень, как наша. Вот он, город-то!