"Бруно Шульц. Коричневые лавки " - читать интересную книгу автора

причастная тому миру - поднимала свое циничное холодное полосатое лицо, щуря
от скуки и равнодушия раскосые щелки глаз.
Во время обеда он, с повязанной под шею салфеткой, иногда откладывал
нож и вилку, вставал кошачьим движением, подкрадывался на подушечках пальцев
к дверям пустой соседней комнаты и с величайшими предосторожностями
заглядывал в замочную скважину. Затем, растерянно улыбаясь, словно бы
сконфуженный, возвращался к столу, хмыкал и что-то невнятно бормотал, что
относилось уже к внутреннему монологу, целиком его поглощавшему.
Чтобы как-то отца развеять и отвлечь от болезненных наваждений, мать
водила его на вечерние прогулки, и он шел молча, не сопротивляясь, но и
неохотно, рассеянный и отсутствующий. Однажды мы даже отправились в театр.
В который раз оказались мы в обширной, худо освещенной и неопрятной
зале, полной сонного гомона и бестолковой сутолоки. Но стоило преодолеть
людскую толчею, и перед нами возник огромный бледно-голубой занавес,
точь-в-точь небеса иного какого-то небосвода. Большие намалеванные розовые
маски, раздувая щеки, утопали в громадном полотняном пространстве.
Искусственное небо плыло вдоль и поперек и распростиралось, преполняясь
грандиозным дыханием пафоса и широкого жеста, атмосферой ненастоящего
блистающего мира, сотворяемого на гулких лесах сцены. Трепетание, плывущее
по огромному облику этих небес, дыхание огромного полотна, которым
разрастались и оживали маски, выдавало иллюзорность неба, производя то самое
содрогание действительности, какое в метафизические миги ощущается нами как
мерцание тайны. Маски трепетали красными веками, цветные уста беззвучно
шептали что-то, а я знал - наступит момент, когда напряжение тайны достигнет
апогея, небесное половодье занавеса лопнет, вознесется и обнаружит нечто
небывалое и ослепительное.
Однако дождаться этого мне было не суждено, ибо отец вдруг
забеспокоился, стал хвататься за карманы и, наконец, объявил, что оставил
дома бумажник с деньгами и важными документами.
После короткого совета с матерью, на котором добропорядочность Адели
была подвергнута незамедлительной огульной оценке, мне было предложено
отправиться домой на розыски. По мнению матери, до начала было довольно
времени и при моей расторопности можно было вовремя поспеть обратно.
И я отправился в ночь, зимнюю и цветную от небесной иллюминации. Была
она одною из тех ясных ночей, когда звездный небосвод столь обширен и
разветвлен, словно бы распался, разъединился и разделился на лабиринты
отдельных небес, каждого из которых станет одарить целый месяц ночей зимних
и накрыть своими цветными серебряными абажурами все их заполночные
перипетии, скандалы и карнавалы.
Непростительным легкомыслием было посылать подростка в такую ночь с
поручением важным и неотложным, ибо в полусвете ее многократно множатся,
перепутываются и меняются местами улицы. Можно даже сказать, что из
городских недр возникают улицы-парафразы, улицы-двойники, улицы мнимые и
ложные. Очарованное и сбитое с толку воображение чертит призрачные планы
города, вроде бы давно известные и знакомые, где у странных этих улиц есть
место и название, а ночь в неисчерпаемом плодоношении своем не находит
ничего лучшего, как поставлять все новые и новые обманные конфигурации.
Стоит без особого умысла сократить дорогу, воспользоваться не всегдашним, а
каким-то незнакомым проходным двором, и начинаются искусы ночей зимних.
Возникают соблазнительные варианты пересечения головоломного пути каким-то