"Бруно Шульц. Коричневые лавки " - читать интересную книгу автора

оскальзывался и с трудом тянул экипаж, дребезжавшим всеми суставами. Я был
счастлив, грудь моя вбирала блаженную весну воздуха, свежесть звезд и снега,
перед конской же грудью сбивался вал снежной пены, делавшийся все выше. Конь
тяжело шел сквозь чистую и свежую его массу, пока наконец не остановился. Я
вышел из пролетки. Он тяжко дышал, понурив голову. Я прижал эту голову к
груди - в больших черных глазах сияли слезы, Тут заметил я на его животе
круглую черную рану.- Отчего ты не сказал мне? - шепнул я сквозь
слезы.-Милый мой, она ради тебя,- молвил он и сделался совсем маленький,
точь-в-точь деревянная лошадка. Я покинул его. Я чувствовал себя на
удивление легким и счастливым. Некоторое время я раздумывал, ждать ли
местную узкоколейку, проходившую здесь, или вернуться в город пешком. Я стал
спускаться по крутому серпантину сквозь леса, сперва идучи шагом легким и
сноровистым, затем, набирая ход, перешел на плавный радостный бег, который
вскоре превратился в скольжение, подобное лыжному. Я мог по желанию менять
скорость, воздействуя на движение легкими
поворотами тела.
Вблизи города я свой триумфальный бег придержал, перейдя на подобающий
прогулочный шаг. Месяц все еще стоял высоко. Преображения небес, метаморфозы
их многократных сводов во все более искуснейшие конфигурации были бессчетны.
Небо, точно серебряная астролябия, отворяло в ту колдовскую ночь механизм
нутра своего и обнаруживало в нескончаемых эволюциях золоченую математику
своих шестерен и колес.
На городской площади я встретил гуляющих. Зачарованные зрелищем ночи,
все шли, запрокинув лица, серебряные от магии небес. История с кошельком
меня больше не волновала. Отец, погруженный в свои чудачества, наверняка
забыл о потере, за мать я не беспокоился.
В такую ночь, единственную в году, в голову приходят счастливые мысли,
нисходят наития, словно от вещего прикосновения перста Божия. Переполненный
замыслами и наваждениями, я направился было к дому, но навстречу попались
товарищи с книгами под мышкой. Слишком рано отправились они в школу,
пробужденные ясностью ночи этой, которая не собиралась кончаться.
Мы всею гурьбою отправились гулять по круто спускавшейся улице, от
которой веяло дуновением фиалок, и не могли взять в толк, магия ли ночи
осеребрила снег, или уже светало...

Улица Крокодилов
Мой отец хранил в нижнем ящике вместительного своего стола старинный и
красивый план нашего города.
Это был целый том in folio пергаментных карт, которые, когда-то
соединенные полосками полотна, раскладывались в огромную стенную карту,
представляющую собой панораму с птичьего полета.
Помещенная на стене, она занимала чуть ли не полкомнаты и являла
обширный вид на целую долину Тысменицы, вьющейся извилистой бледно-золотой
лентой; на все поозерье широко разлившихся болот и прудов, на складчатые
предгорья, уходившие к югу, сперва отдельными и редкими, потом сгущавшимися
вереницами, шахматной доской округлых взгорий, уменьшавшихся и бледнеющих по
мере приближения к золотистым и дымным туманам горизонта. Из увядших этих
далеких окрестностей выныривал город и рос на зрителя, сперва в неразличимых
еще массивах, в сомкнутых кварталах и скоплениях домов, разрезанных
глубокими оврагами улиц, чтобы по мере приближения различиться отдельными