"Бруно Шульц. Коричневые лавки " - читать интересную книгу автора

дезертиров, перебежчиков из-под знамен собственного достоинства. Все тут
имело вид подозрительный и двусмысленный, все склоняло доверительным
подмигиванием, цинически артикулированным жестом, многозначительно
прищуренным взглядом к нечистой надежде, все спускало с цепи низменную
породу.
Мало кто, не будучи предварен, подмечал удивительную особенность
квартала - отсутствие красок, словно в безвкусном этом, наскоро выросшем
городе цвет был непозволительной роскошью. Все было серо, как на одноцветных
фотографиях или в иллюстрированных проспектах. Сказанное сходство выходило
за рамки обычной метафоры, ибо, когда случалось бродить в этой части города,
возникало ощущение, что и впрямь листаешь некий проспект, нудные рубрики
коммерческих объявлений, меж которых паразитически угнездились
подозрительные оповещения, двусмысленные статейки, сомнительные иллюстрации;
да и сами блуждания тоже бывали бесплодны и безрезультатны, точь-в-точь
возбуждения фантазии, горячечно летящей по страницам и рубрикам
порнографических изданий.
Входишь к какому-нибудь портному заказать костюм - наряд расхожего
шика, столь свойственного этому кварталу. Помещение большое и пустое,
непомерно высокое и тусклое. Огромные многоярусные стеллажи возносятся один
над другим в неопределенную высоту залы. Ярусы пустых полок уводят взгляд
под самый потолок, который запросто может сойти за скверное, бесцветное,
облупленное слободское небо. Зато соседние помещения, которые видишь в
открытые двери, под потолок набиты коробками и картонками, громоздящимися
огромной картотекой, переходящей вверху под сложными небесами подчердачья в
кубатуру пустоты, в бесплодный строительный материал тщетности. Сквозь
большие серые окна, точно листы канцелярской бумаги, разграфленные в
клеточку густою решеткою, не проникает свет, ибо нутро лавки уже наполнено,
точно водою, безразличным серым свечением, не сотворяющим теней и ничего не
подчеркивающим. Но вот, дабы угождать нашим желаниям и затопить пошлой и
легковесной приказчичьей болтовней, возникает некий стройный молодой
человек, на удивление услужливый, гибкий и податливый. Когда же за
разговорами он раскатывает огромные штуки сукна, примеряет, присборивает,
драпирует плывущий через его руки нескончаемый поток ткани, устраивая из его
волн воображаемые брюки и сюртуки, вся манипуляция кажется чем-то
несущественным, видимостью, комедией, завесою, иронически наброшенною на
истинную суть события.
Магазинные барышни, стройные брюнетки, каждая с каким-нибудь изъянцем
красоты (характерным для этого квартала выбракованных товаров), входят и
выходят, стоят в дверях подсобных помещений, оценивая взглядами, дозревает
ли сделка (доверенная опытным рукам приказчика) до надлежащего состояния.
Приказчик искательствует и жеманничает, производя временами впечатление
трансвестита. Его хочется взять под мягко очерченный подбородок либо
ущипнуть в напудренную бледную щеку, когда с заговорщическим полувзглядом он
как бы между прочим обращает ваше внимание на фирменную марку товара - знак
с двусмысленной символикой.
Постепенно проблемы выбора одежды отходят на второй план. Мягкий до
эфеминации и порченый молодой человек, идеально схватывающий интимнейшие
побуждения клиента, демонстрирует его взору особенные охранные знаки, целую
библиотеку фирменных марок, коллекционерский кабинет изощренного собирателя.
И, оказывается, что магазин конфекции служит всего лишь фасадом, за которым