"Бруно Шульц. Коричневые лавки " - читать интересную книгу автора

По берегу мальчишки тащили на головах корзины, полные трепыхавшимся
серебряным уловом.
Меж тем приметил он, что в отдаленье группки путников задирают головы к
небу, на что-то указывая воздетыми руками.
И се зароилось небо некоей цветной сыпью, осыпалось колышущимися
пятнами, которые росли, созревали и вдруг наполнили поднебесье странным
птичьим народом, кружащимся и круговращающимся в больших пересекающихся
спиралях. Целое небо наполнилось горним полетом, хлопаньем крыл, величавыми
линиями тихих парений. Некоторые, точно огромные аисты, недвижно плыли на
спокойно распростертых крыльях, иные, подобные цветным плюмажам, варварским
трофеям, летали тяжко и неуклюже, чтобы удержаться на волнах теплого
воздуха; иные, наконец, будучи бездарными конгломератами крыльев, могучих
ног и ощипанных шей, напоминали плохо набитых сипов и кондоров, из которых
сыплются опилки.
Были меж них птицы двухголовые, птицы многокрылые, были тоже и калеки,
хромающие в воздухе однокрылым неуклюжим летом. Небо сделалось похоже на
старую фреску, полную чудищ и фантастических тварей, которые кружили,
пролетали друг мимо друга и снова возвращались цветными эллипсами.
Мой отец поднялся на полочных стяжках, залитый внезапным светом,
протянул руки, призывая птиц старым заклятьем. Преисполненный волнения, он
узнал их. Это было далекое, позабытое потомство птичьей генерации, которую
Аделя некогда разогнала на все стороны неба. Теперь оно возвращалось,
выродившееся и пышное это искусственное потомство, дегенеративное птичье
племя, исподволь захиревшее.
Ставшее по-дурацки долговязым, нелепо учудовищненное, оно было изнутри
пустотело и безжизненно. Вся жизнеспособность птиц этих ушла в перо, буйно
пресуществилась в фантасмагорию. Это был словно музей изъятых видов, чулан
птичьего Рая.
Некоторые летали как бы на спине, имея тяжкие неловкие клювы, похожие
на засовы и щеколды, отягощенные цветными наростами, и были слепые.
Как же растрогало отца неожиданное их возвращение, как же он подивился
птичьему инстинкту и привязанности к мастеру, которую сей род изгнанный
пестовал в душе, как легенду, дабы наконец, через много поколений, в
последний день перед исчезновением племени потянуть обратно в прадавнее
отечество.
Но бумажные птицы не могли уже узнать отца. Напрасно он взывал к ним
давним заклятием, забытой птичьей речью, они не слышали его и не видели.
Вдруг в воздухе засвистели камни. Это забавники, дурацкий и бездумный
народ, стали целить снарядами в фантастическое птичье небо.
Напрасно отец остерегал, напрасно грозил заклинательскими жестами, не
услышан был он, не замечен. И птицы падали. Настигнутые камнем, они тяжко
обвисали и вяли прямо в воздухе. Прежде чем достичь земли, они становились
уже бесформенной кучей перьев.
В мгновение ока плато покрылось странной этой убоиной. Не успел отец
добежать до места избиения, как весь великолепный птичий род уже лежал
мертвый и распростертый на скалах.
Теперь только, вблизи, отец мог разглядеть все убожество оскуделой
генерации, всю смехотворность базарной анатомии.
Это были огромные охапки перьев, кое-как торчавшие из старой падали. У
многих невозможно было разглядеть головы, поскольку палковидная эта часть