"Бруно Шульц. Коричневые лавки " - читать интересную книгу автора

Отец вслушивался. Казалось, что ухо его в ночной тишине удлиняется и
разрастается за окно - фантастический коралл, красный полип, колеблющийся в
сумбуре ночи.
Он вслушивался и слышал. С возрастающей тревогой слышал далекий прилив
приближавшихся толп. С ужасом осматривался в пустой лавке. Искал
приказчиков. Но эти темные и рыжие ангелы куда-то поразлетались. Остался
лишь он один, опасающийся толп, которые вот-вот затопят тишину лавки
грабящей, галдящей уймой и разберут меж собой, расторгуют с аукциона всю эту
богатую осень, долгие годы копившуюся в большом сокровенном хранилище.
Где были приказчики? Где были пригожие эти херувимы, призванные
оборонить темные суконные шанцы? Отец подозревал скорбной мыслью, что они
греховодничаю! где-то в глубинах дома с дочерьми человеческими. Стоя
недвижный и полный печали в светлом безмолвии лавки, чуял он внутренним
слухом все совершаемое в глубине дома, в тыльных каморках большого цветного
этого фонаря. Дом отворялся ему комната за комнатой, словно карточный домик,
и он зрел гонитьбу приказчиков за Аделею по всем пустым и ярко освещенным
комнатам, по лестнице вниз, по лестнице вверх, покуда, наконец, она не
ускользнет от них и не вбежит в освещенную кухню, где забаррикадируется
кухонным буфетом.
Она стоит там запыхавшаяся, блистающая и расшалившаяся, с улыбкой
трепеща большими ресницами. Приказчики хихикают, присев за дверьми. Окно
кухни распахнуто в огромную черную ночь, полную грез и путаницы. Черные
отворенные стекла пылают отсветом далекой иллюминации. Поблескивающие горшки
и бутыли неподвижно стоят вокруг и в безмолвии лоснятся толстой эмалью.
Аделя осторожно высовывает в окно свое цветное, накрашенное лицо с
трепещущими очами. Она высматривает на темном дворе приказчиков, не
сомневаясь в их засаде. И она видит, как те осторожно крадутся гуськом по
узкому подоконному карнизу вдоль стены первого этажа, краснеющей отблеском
далекой иллюминации, и подбираются к окну. Отец вскрикивает в гневе и
отчаянии, но в момент этот гул голосов делается вовсе близок, и светлые окна
лавки внезапно заполняются прильнувшими лицами, искаженными смехом
болтливыми лицами, сплющившими носы о глянцевые стекла. Отец багровеет от
негодования и вспрыгивает на прилавок, но пока толпа штурмом берет крепость
и вступает галдящей сутолокой в лавку, отец мой одним прыжком взбирается на
полки с сукном и, повиснув высоко над людьми, что есть силы принимается дуть
в большой рог и трубить тревогу. Однако свод не заполняется шумом ангелов,
поспешающих на помощь, зато каждому стону трубы отвечает громадный хохочущий
хор толпы.
по всему обширному гористому краю, они прогуливались по двое, по трое
на извилистых и далеких дорогах. Маленькие и темные силуэты заселяли все
пустынное плато, над которым нависло тяжкое и темное небо, складчатое,
облачное, вспаханное долгими параллельными бороздами, серебряными и белыми
отвалами, обнаруживающее в глубине все новые и новые отложения своих
напластований.
Светом лампы в краю этом создавался искусственный день - день странный,
без рассвета и вечера.
Отец мой понемногу успокаивался. Гнев его унимался и застывал в пластах
и слоях пейзажа. Он сидел сейчас на галереях высоких полок и глядел в
осенеющий беспредельный край. Он видел, как на далеких озерах идет лов рыбы.
В маленьких скорлупках лодок сидело по два рыбака, запускавших сети в воду.