"Юлиан Шульмейстер. Служители ада " - читать интересную книгу автора

ли?
На площади святого Юра незыблемо монументален собор, рядом - жалкие
развалины сгоревшего одноэтажного здания. Валяются головешки, обугленные
балки, искореженные листы железа, осколки и гвозди. Под охраной трех
полицаев шестеро евреев очищают площадь от всевозможного хлама.
- Ручками убирать, только ручками! - скалит полицай зубы и размахивает
кулачищем под носом.- Станешь хитрить - узнаешь, как Христос мучился, когда
ваши распяли! - ткнул Фалека и, повернувшись к собору, перекрестился.
Истово, с верой.
Ползает Фалек на четвереньках, собирает осколки и гвозди, окровавились
руки.
Со двора на площадь выходит молодая монашка, черная ряса подчеркивает
прелесть юного тела. О боге ли мыслит? Кокетливо улыбнулась идущему
навстречу офицеру вермахта - отутюженному, до блеска начищенному. Видит ли
ползающих у развалин евреев? Стали евреи малозаметными, неприятными
атрибутами города, такими, как пыль или грязь, смываемая после дождя.
Остановился офицер у святоюрских ворот, почтительно обратился к
монашке. Ответила, оживленно беседуют. Монах показался в воротах,
укоризненно покачал головой. Идет монах мимо развалин и не видит евреев,
отделенных от человечества шестиконечными звездами. А на груди у монаха
золотой крест с распятым Иисусом - милосердным, худым, изможденным.
Горестно глядит Фалек на монаха с крестом, оглушает полицейский кулак:
- Куда, быдло, пялишь зеньки!
Подошел начальник конвоя, выговаривает молодому коллеге:
- Разве жида проймешь кулаком? Не жалей сапог, будут новые.
У Фалека туман в голове, больше не глядит на монаха, работает, не
обращая внимания на раны и кровь. Объявил начальник конвоя: не успеют за три
часа закончить уборку - жизнь кончат на свалке.
Закончили вовремя, сгурбились, сгорбились, не знают, что их ждет.
Обезлюдела площадь, нет монаха, монашки, офицера вермахта. Глядит Фалек на
собор и на двор: где же милосердие божье, почему никто не усовестит
полицаев? Светится двор пустотой, точно вымерший.
Подошел к евреям начальник конвоя, разглядывает, приятно продлить
удовольствие от силы собственной власти, от страха евреев, ожидающих смерти.
Пусть трясутся, накланялся им, когда был в магазине приказчиком. Теперь
объявляет, как великую милость:
- Почиститься и по домам. Ни одна жидовская харя не смеет поганить наши
прекрасные улицы!
Возвращается Фалек домой, терзается мыслями о Ганнусе, Наталке. Дойдет
ли до дома? Зачем?!. Впереди только муки, стал мукой для самых любимых...
Повисла Наталка на шее у Фалека, слились воедино пропитанные кровью и
потом лохмотья с небесно-голубым платьем. А Ганнуся охрипла от плача, бьется
в судорогах детское тельце.
Оторвалась Наталка от Фалека, схватила Ганнусю на руки:
- Папка вернулся, наш папка вернулся!
Разделся Фалек, умылся, Наталка перевязала тряпками его пальцы. Уложив
мужа в постель, села рядом и замерла в скорбном молчании. И Фалек молчит. Не
знает, что делать, и нельзя медлить, нельзя выжидать. А если обратиться к
Тимчишину? Вместе учились в гимназии, были в неплохих отношениях. Теперь
Тимчишин - видный оуновец, даст охранную грамоту, не тронет ни один полицай.