"Владислав Шурыгин. Возьми меня с собой" - читать интересную книгу автора

слишком мало. За неделю боев у нас двое убитых - оба сербы. И ранен Олег
Бабюк. Минометным разрывом его сильно порубило осколками. Уносили его с
положая (позиции) совсем плохого... Начались перебои с боеприпасами. Все
реже и реже нас поддерживает артиллерия - нет снарядов. Да и с патронами
становится все хуже. Штабель цинков в блиндаже стремительно тает, а подвоза
все нет. Нас меняет сербская рота из бывшей книнской бригады. Бывшей потому,
что Книн уже два месяца в руках хорватов...
На обратном пути нам в довесок дают пленных. Их надо отконвоировать в
село. Подполковник Некшич - начальник этого участка обороны - отправляет
пленных с нами, небеспочвенно опасаясь, что сами сербы могут устроить
самосуд. Очень много здесь воюет краинских сербов, у которых еще свежи
воспоминания об августовской резне...
Пленных шестеро. Исхудавшие, грязные, заросшие щетиной, с каким-то
особым, характерным только для пленных, тупым безразличием ко всему в
глазах. Они молчаливы и забиты. Нас они почему-то боятся больше, чем своих.
Они долго уговаривают конвоиров не отдавать их "казакам" и оставить здесь.
Видимо, считают, что мы их обязательно должны порубить "в капусту".
Наверное, это естественный страх перед чужаками, перед пришельцами.
К селу выходим долго. Один из пленных ранен в ногу. Он то ковыляет,
опираясь плечом на выломанную из кустарника рогатину, то его поддерживают
соседи, когда он совсем выбивается из сил.
В селе их запирают в погребе у школы, а меня командир отправляет
доложить о прибытии отряда и о пленных. У госпиталя останавливаюсь. На
крыльце курит Марко. Он хмур и хорошо выпивши.
- Плохо там, брат? - без всяких приветствий сразу спрашивает он меня и
кивает в сторону гор, откуда мы вернулись.
- Плохо, - честно говорю я в ответ.
Марко протягивает открытую пачку сигарет и чиркает зажигалкой. Мы долго
молчим, затягиваясь горьким дымом.
- Они придут сюда, - куда-то в пустоту говорит Марко. - Мы никому не
нужны. Белград нас бросил. Милошевич у американцев сосет. Ваша Москва тоже
нас бросила. Ельцин с Клинтоном договорились нас сдать хорватам.
- Ельцин тоже у американцев сосет, - меланхолично говорю я. Потом мы
опять молчим. Говорить не о чем. Все и так ясно.
- Выпьем, брат?
- Позже, Марко. Надо в штаб идти. Мы пленных привели, надо доложить.
Там у них раненый, надо бы перевязать его...
- ... ему в рот, а не перевязку, - взрывается Марко.
Что будет дальше, я уже хорошо знаю. Темперамент у сербов, как порох. А
их понятия о морали, гуманизме, жалости очень далеки от наших. И у сербов, и
у хорватов, и у мусульман. Пять столетий под турецким игом их многому
научили, причем не всегда передовому...
- Как там Бабюк? - перебиваю я ругань Марко.
Он умолкает, потом переводит дух и уже спокойно отвечает:
- Не очень. Стопу ему в городе ампутировали. Гангрена была...
Я еще хочу спросить его о Злате, но почему-то после новости о Бабюке не
решаюсь. И отбросив окурок, торопливо прощаюсь.
На обратном пути у госпиталя меня ждет Злата. Значит, сказал Марко. Она
стремительно сбегает с крыльца и торопливо шагает ко мне. Я смотрю на ее
легкую, стройную фигуру и ловлю себя на мысли, что почти не думал о ней там,