"П.Шуваев. Статьи на спорные темы" - читать интересную книгу автора

различия между novel и romance, никто не станет так уж рьяно отрицать,
скандинавские саги гораздо больше похожи на современный роман, нежели
роман не только античный, но и средневековый. Самое забавное, что
спорить-то не о чем: именно так, похоже, обстоит дело, - но ведь не об
этом речь; речь о том, что это вот кинематограф, пусть хоть черно-белый,
греки освоить не могли бы, а проза - что проза? Чем уж она так отлична от
поэзии или, скажем, драмы, что оказалась античному миру не по зубам?
Собственно, такую уникальность прозы можно толковать по-разному: можно, в
частности, попросту исключить ее из числа изящных искусств. В конце
концов, изящные - они еще и свободные, а что-нибудь менее свободное и
представить трудно. Стихи без пунктуации возможны, хотя и могут вызывать
некоторое раздражение, вполне, по-моему, понятное: все равно ведь при
чтении расставляешь запятые по местам, и трудно понять, зачем понадобилось
заставлять ни в чем не повинного читателя работать за автора - ну, на
самый уж худой и принципиальный конец, за редактора. Проза без пунктуации
безграмотна - и только.
Можно, разумеется, сказать, что все без исключения великие культуры
начинались с варварства, с отсутствия нормы или с отрицания нормы, - и
тогда оставалось бы разве только отбиваться цитатой из Якобсона: мол, если
даже и поэт может быть грамматичен либо антиграмматичен, но ни в коем
случае не аграмматичен, так и прозаикам в этом смысле явно не легче. Можно
заявить, что и христианство было попервоначалу во всех смыслах плебейским
- разве только народные трибуны им в ту пору не баловались. Можно, и
кому-то этакая чреватая величием и славой первобытность, должно быть, мила
и приятна, - но мне, право же, понятнее и ближе тогами одетое племя, коему
плохо обработанная религиозная философия может внушить разве что
брезгливость.
К тому же едва ли так уж и всс без исключения: ведь новые научные
дисциплины, даже и при самом зарождении своем выглядят вполне
респектабельно. Более того, юная гистология, скажем, микробиология либо
молекулярная биология, в большой мере являли собой совокупность
специфических приемов и методов - самого тайного, что может быть в тайном
знании. Даже и экология была отрадой пижона-адепта, - и отчасти осталась
таковой до сих пор: массовые ее природоохранные отрасли вполне заслуживают
особого названия. Подобная же дистанция - между парижским, допустим,
реалистом и каким-нибудь мессианским движением, по определению открытым
для всех желающих.
К прозе это, пожалуй, если и применимо вообще, то в гораздо меньшей
степени; то есть, конечно же, сколько бы мы ни старались и ни выискивали
истово преисконнейших исторических корней и корневищ, а поток сознания -
это все же "письмо по Джойсу". Но проза стремится к получению
невоспроизводимых результатов, что, казалось бы, приличествует лишь
искусствам поистине свободным. А как может искусство быть свободным, если
вот она, рядом - бесконечность, не какая-то ильичевая неисчерпаемость,
более всего вызывающая ассоциации даже не с вулканом, а с вулканическим
прыщом, не дурная бесконечность (право же, хватит с меня на сегодня
классической философии, а то впору уже в который раз пересказывать
бородатую хохму про Гегеля и закон Ома).
Проза - это попытка протащить в речь то, что шебуршит где-то там, в языке,
в этой чудовищной яме, набитой виртуальной шушерой до такой степени, что