"Иван Иванович Сибирцев. Отцовская скрипка в футляре " - читать интересную книгу автора

на твоего сына наехал уже на мертвого. И потому капитан Стуков говорит, что
с Юрием твоим произошел несчастный случай...
- Это как же, на мертвого, - откачнулся Павел Антонович от Касаткина,
вцепился рукой в баранку от такой новости, сказал тяжело: - Ну вот что,
Степан, раз ты уж такой везучий, садись. Не бросать же тебя в метель... - И,
давая выход переполнявшей его ярости, признался: - Ну, капитан Стуков,
Василий Николаевич... Хотя и большой ты начальник, а найду я на тебя управу,
сверну и тебе рога...
Сколько лет провел Степан за рулем, сколько поездил в такие вот
студеные ночи, а не ценил, что в кабине такая благодать... Вот доберется до
дому, Клава непременно сразу протопит баньку. Кости попарить не грех, смыть
с себя все, что налипло на душу. Два месяца... И капитан Стуков обходился с
ним строго. И обижаться не на кого - убийца. Да и самого изгрызла совесть...
Степан припомнил все это и с горечью подумал: а может, Клава и не
станет баньку топить. Может, у нее в такую стынь не только баньку - избу
протопить нечем? Кто ей дров припас? Одна с тремя малолетками, старший -
Валерка - не добытчик еще. Двое маленькие - вовсе ясельники.
Степан стянул свою затертую шапчонку, обмахнул задубелой рукавицей пот
со лба и трудно, со стоном вздохнул. Он думал о том, какую злую шутку
сыграла с ним судьба-планида на последних километрах к дому. Когда Степан,
не веря в чудо, вышел из райотдела, автобус в Таежногорск уже ушел, а
следующий отправлялся утром. Степан битый час проторчал на развилке шоссе в
ожидании попутной машины, но, видно, и впрямь в этот вечер нечистая сила
закрыла движение на поселок. И вот когда до поселка всего ничего оставалось,
а он вовсе выбился из сил, он услыхал автомобильные гудки, тревожные и
надсадные, будто кто искал кого-то в кромешной тьме. И надо же - за рулем
машины Павел Селянин. В страшном сне такое не примерещится. Лучше с
медведем-шатуном повстречаться. А может, это в наказание?..
Степан вздохнул, теснее прижался к дверце кабины.
- Ты что мостишься? - прервал молчание Павел Антонович. Говорил он
медленно и глухо, словно боялся расплескать спокойствие. - Чего ты к дверке
приклеился? Садись по-людски. - Он усмехнулся, будто всхлипнул, покрутил
головой, спросил горько: - А почему я сигналить стал, ты понял?
- Я так соображаю: увидали пешехода в метели, пожалели...
Селянин долго молчал, отводил суженые злостью глаза, заговорил хрипло:
- Эх, не ко времени, видно, я твоих пацанят вспомнил: удержался, чтобы
монтировкой тебя не погладить. Память, значит, у тебя, Касаткин, короче
заячьего хвоста. А совесть и того меньше. Не ворохнулась она на этом месте.
Ты же напротив этой лесины кровь Юрки моего с гравием перемешал. Неужто
позабыл?!
Он ничего не позабыл. До сих пор и сам не мог ответить себе, почему не
остановился, увидав на дороге людей. Ровно злой дух подтолкнул под руку,
даже скорость прибавил, объезжая толпу. Потом машина подпрыгнула на каком-то
ухабе и сразу же, заглушая вой ветра и стук двигателя, донеслось:
- Стой, гад! Человека переехал...
А он опять, ровно злой дух под руку, включил четвертую скорость...
Потом была бессмысленная гонка по улицам спящего поселка. Мелькнула
мысль: "Врезаться в стену - и конец..." Но увидел поставленный поперек
дороги грузовик: закрыл глаза и... все-таки включил тормоз...
Дверцы кабины рванули. Степан сжался у руля и вдруг встревожился: