"Иван Иванович Сибирцев. Отцовская скрипка в футляре " - читать интересную книгу автора

установить истину.
Щербаков, с трудом сдерживая в себе обиду (признает следователем, а
посылает на такое пустяковое дело), спросил довольно ершисто:
- А есть ли там истина иная, кроме той, какую установил Стуков?
Полковник в задумчивости подвигал по столу очки и сказал:
- Понимаете, Щербаков, я ведь в нашей службе прошагал все ступеньки от
опера в райотделе вот до начальника следственного управления областного УВД.
И остаюсь в убеждении: есть все-таки у нас, следователей, профессиональная
интуиция. Она-то и диктует мне, Денис Евгеньевич, что дорожное происшествие
может оказаться своеобразным айсбергом. Потому и посылаю вас, что
надеюсь... - Замолк и закончил шутливо: - Ну, а если там точно несчастный
случай, не постесняюсь подать генералу рапорт, чтобы отнесли ваши
командировочные на мой счет.
Любимую присказку полковника Макеева об айсбергах Денис хорошо знал и
помнил. Но сейчас, в номере районной гостиницы, вспомнив вчерашний свой
разговор с начальником, он вдруг представил себе прикосновение своих босых
ног к настылому полу, знобко поежился в кровати и подтянул одеяло.
И даже не хотелось думать о цели своего приезда сюда, о том, айсберг
или не айсберг это давнее дорожное происшествие...
Он вспомнил, что ему приснился полет в облаках под звездопадом и
удивленно спросил себя: с чего бы это ему стали сниться такие нелепые сны?
Может быть, потому, что прожил свои тридцать лет так заземленно, большая
задолженность накопилась перед собственной судьбой. Ни падений, ни взлетов.
Только перелеты на самолетах местных авиалиний... От происшествия к
происшествию. "До второго пришествия", как несколько старомодно выражался
его отец. И замечал грустно: "Второе пришествие проблематично. А
происшествия перманентны. Следовательно, "мы, друзья, перелетные птицы". Мне
же, между прочим, под шестьдесят и как никак два инфаркта..."
"Ты полагаешь, я должен сменить профессию?" - безошибочно разгадывал
Денис ход его мыслей.
"Решай. Ты взрослый. И, как утверждают, - умный".
А Елена недавно заявила категорически:
"При твоем образе жизни вместе нам не быть. Провожать и встречать тебя
из нескончаемых командировок меня как-то не очень прельщает".
"Но милость к падшим, доктор..." - взмолился Денис.
"Милость к падшим ты можешь проявлять и на кафедре уголовного права в
университете. В научных статьях, в диссертации..."
Денис вспомнил споры с отцом и Еленой, и номер в районной гостинице,
которому еще вчера вечером он был искренне рад, сейчас, в тусклом свете
февральского утра, ему показался убогим и тесным. Узкая железная койка с
провисшей сеткой была на редкость скрипучей.
Ему было тоскливо и одиноко в этом номере, в этом поселке. И с
покорностью, впервые без внутреннего протеста, он подумал о том, что отец,
наверное, прав, хотя и прямолинеен, когда говорит:
"Пора тебе, Денис, кончать с этой тихой романтикой..."
Но и сермяжной правды у старика не отнимешь. Глядя фактам в лицо, надо
признать, что следственная работа, как бы ни ободрял его полковник, лавров
не принесла. Как говорится, середняк. Нила Кручинина - советского
Пинкертона, сверхпроницательного криминалиста, воспетого лет двадцать назад
Николаем Шпановым, как видно, не получилось.