"Иван Иванович Сибирцев. Отцовская скрипка в футляре " - читать интересную книгу автора

Денис усмехнулся этому открытию и поклялся, что упорядочит свои
довольно запущенные личные дела. Отбудет эту командировку, добросовестно
выполнит приказание Макеева и дойдет до генерала, но переведется в очную
аспирантуру. А там, чем черт не шутит, к следующей весне напишет
диссертацию. Займется делом, станет читать лекции по уголовному праву
будущим сыщикам...

2

- Капитан Щербаков Денис Евгеньевич.
- Капитан Стуков Василий Николаевич.
Денис Щербаков позавидовал выдержке Стукова: провел старик трудную для
него встречу, что называется без сучка без задоринки. В полном согласии с
велениями вежливости и канонами субординации. И встал, как положено при
появлении старшего по должности, и улыбнулся, и руку пожал, и сесть
пригласил широким гостеприимным жестом. Но в каждом слове и жесте Стукова, в
каждой морщинке немолодого рыхлого лица сквозили досада и даже осуждение. И
во взгляде часто мигавших глаз читалось: "Принесла нелегкая этого коллегу из
области на мою седую голову..."
- Рад знакомству. Полковник Макеев очень лестно отзывается о вас, -
позолотил пилюлю Денис.
- Благодарю.
На оплывшем лице капитана Стукова не дрогнул ни один мускул. Даже
взгляд не потеплел. Василий Николаевич понимал, что старший следователь
областного УВД капитан Щербаков совсем не повинен в отмене полузабытого в
текучке дел постановления по факту гибели Юрия Селянина. Послало его
начальство. Вот он и явился в Шарапово. Оценивающе оглядел Дениса и решил:
"Нет, такой не разделит его точку зрения, как пытался успокоить Василия
Николаевича подполковник Нестеров, такой буквоедствовать станет, землю рыть,
чтобы только доказать правоту своего высокого начальства, поверившего вдруг
не опыту Стукова, а воплю ополоумевшего от горя Павла Селянина.
В другое время Стуков осадил бы себя: какие резоны у него думать так
плохо о приезжем коллеге, таком же, как и он, офицере милиции. Но сейчас ему
было приятно думать так плохо о незнакомом капитане Щербакове, жалеть себя и
возмущаться даже и самим полковником Макеевым.
Стуков откинулся на спинку стула, в упор разглядывал Щербакова с
усмешкой. Вот сидит он перед ним, выпятив подбородок, светлые глаза из-под
очков в позолоченной оправе так и стригут. Благоухающий сидит после бритья,
розовощекий, уверенный в себе, в своем праве подправлять, менять
продуманное...
Такой небось ни разу в жизни не глотал голодную слюну, не растягивал на
несколько раз зачерствелую краюху хлеба, не месил грязь в рваных опорках, не
донашивал латаный-перелатаный отцовский пиджак. Такому все готовым на
блюдечке поднесли: и сытость, и уют, и университетский "поплавок", и
капитанские звездочки на погоны. В этаком-то хрупком возрасте...
А он, Василий Николаевич Стуков, за свои немалые уже годы выше глаз
похлебал всякого лиха, и горького, и соленого, и горячего до слез. К
тридцати годам, в возрасте этого пижона, он только до погон младшего
лейтенанта дотянулся. Один просвет, одна звездочка... Так-то... И все-таки
это был просвет в его жизни.