"Олег Васильевич Сидельников. Нокаут " - читать интересную книгу автора

амнистии и актации. В лагерях Сопако чувствовал себя превосходно. Он
умудрялся и там, заведуя баней или читальней, проявить свою своеобразную
"любовь к детям". Соседи с удивлением, например, наблюдали, как однажды к
подъезду Льва Яковлевича подъехала трехтонка и шофер, кликнув "гражданку
Сопако"- женщину рыхлую, чуть ли не с пеленок жалующуюся на больное
сердце,- сообщил:
- Уголек от мужа. Кланяется. Скоро домой пожалует. Грыженосец он...
Да, осторожно. В корзинке сотня яиц. Принимайте гостинец.
Воровал Сопако капитально. Хапнет, обеспечит на время отсидки жену
всем необходимым и бодро ожидает удобного случая покинуть места, не столь
отдаленные.
Давно уже сын и дочь Льва Яковлевича обзавелись собственными детьми.
Долго уговаривали они любвеобильного папашу покончить с
"гранд-клептоманией" и под конец даже отреклись от отца. Но Сопако-старший
оставался неумолим. "Вот доживу до пенсии, тогда посмотрим,- угрюмо
говорил он.- Пусть отреклись от меня неблагодарные дети. Пусть. Но я-то их
все равно продолжаю любить. Это я вам говорю!"
Тип профессионального, квалифицированного растратчика ныне
окончательно вымирает. Но все же такие субъекты, вроде Сопако, еще
существуют, причиняя ущерб народу и множество хлопот следственным органам,
ибо запускают лапы в карман государства умело, тонко, не оставляя почти
никаких следов.
При всем своем более чем интимном знакомстве с местами заключения
технорук Сопако смертельно боялся "всего политического". А такое именно
случилось у Сопако в Пятигорске. Приехав во время войны в этот курортный
город "по личным делам", Лев Яковлевич замешкался и попал под оккупацию.
Тысячи, сотни тысяч патриотов боролись против оккупантов,
саботировали их приказы, предпочитая страдания и даже смерть предательству
и унижению. Но Лев Яковлевич принадлежал не к тысячам и сотням тысяч, а к
единицам. Он внимательно и вдумчиво заглянул в черный глазок красивого
"Вальтера" в руке обер-лейтенанта, проглотил слюну и... взялся за
организацию публичного дома для гитлеровских офицеров.
Сопако вовсе не симпатизировал оккупантам и их взглядам. Он по-своему
ценил Советскую власть, давшую его детям образование, специальность и
прочие блага, привык жить на ее счет, пользоваться правами,
предоставленными советским людям, и страшно огорчался, когда в
обвинительных речах прокурора называли его "врагом, если не хуже".
Когда гитлеровское воинство, огрызаясь, покинуло Пятигорск, Лев
Яковлевич не последовал примеру своего заместителя, бежавшего вместе с
оккупантами. Он вышел на улицу, радостными криками встретил усталых, с
красными от бессоницы глазами бойцов, быстренько связался по телеграфу с
женой и вскоре (от греха подальше) обосновался в Бахкенте, поступив
техноруком в небольшую артель. После окончания войны он возвратился в
тихий подмосковный городок.

***

...Сопако сидел на своем огромном бауле, горестно вздыхая. Солнце уже
покрывалось багрянцем и заваливалось за поросший леском холмик. Плакали
чайки. Им, очевидно, было жаль Льва Яковлевича, ежившегося в легком