"Юлия Сидорова "Константинуум"" - читать интересную книгу авторабезмерно. Сказывали, он сам у ней дежурил по ночам, бабок
отгоняя. А по утрам выходил молиться, я слыхал его молитвы, будучи по обыкновению своему в церквушке об это же время. Он очень благодарил, что и эта ночь Марией пережита. Потом просил ей еще времени, робко, плача. Пробормочет свое - и вверх взгляд бросает, а потом, косовато так голову пригнув и в плечи втянув, вновь бормочет. И кивает себе, как будто что-то слышит в ответ. На некоторое время эта его манера сделалась источником ежедневного трепетания для дворцовых жителей и - могу ли позволить себе? - священного развлечения: сходились глядеть, обмирать, разевать рты, приводили родных. Не всем был доступ во внутренние палаты болезни, но все могли издали увидеть мелкие рассеянные движения, моление, то громкое, то шепотом, рыданиями прерываемое, и голову, странно склоненную набок, ухом настороженную, плечами обороняемую. Видимо, Константину и впрямь были видения и идеи, ибо он не раз носился с новым исцелением, лекарей путая и отстраняя от дела. Помню, один раз все, разодевшись в красное, носили Марию кругом дворца в закатный час. Три раза обнесли, и я помню, как подрагивала ее голова на подушке. Лучше ей, однако, не стало. По смерти Марии я, пожалуй, сделался самым близким Государю человеком. Много сил я положил на то, чтоб Государя повернуть ликом обратно к солнцу. Но, после того как утрата перестала отнимать все силы Государя, между нами воцарилась пора отчуждения. Мы за месяцы не перекинулись и парой слов. Я тогда неправдоподобные рассказы о победах над медведями. Он лихорадочно учинял возведение зданий, разбивал сады. В отличие от предпринятого ранее строительства храма Св.Георгия, которое носило замедленный, даже нерешительный характер, новые проекты были молниеносны. Что касается меня, я в это время через попечительство Лихуда вносил посильный вклад в возобновление Константинопольского университета, где и стал ипатом философов, не бросая, разумеется, императорской канцелярии. Я работал над курсом лекций, а у Константина возили туда-сюда десятки повозок земли, срывали и насыпали холмы, ловили по всему Византию певчих птиц и выпускали их из битком набитых клетей в едва посаженные рощи. Это было впечатляющее, гигантское и хаотичное брожение, это было живое существо, одержимое переменами, оно насаждалось и сохло, заполнялось, уходило в землю, разлеталось и вновь ловилось, передвигалось, что ни день, с места на место. Я крючкотворствовал пером, а у Константина рыли пруд, я заострял силлогизм, пруд крылся ряской, я мастерил энтимему, у Константина боролись с лягушачьей икрой, осушали пруд, ставили вместо него беседку, потом фонтан, потом розовый куст. Наконец, брожение в константиновых садах улеглось, улучшения прекратились, и сады застыли раз и навсегда, застигнутые врасплох. А я написал курс лекций и небольшой трактат медицинского характера. Мог ли я усматривать общность? И не обманывал ли я себя? |
|
|