"Юлия Сидорова "Константинуум"" - читать интересную книгу автора

безмерно. Сказывали, он сам у ней дежурил по ночам, бабок
отгоняя. А по утрам выходил молиться, я слыхал его молитвы,
будучи по обыкновению своему в церквушке об это же время. Он
очень благодарил, что и эта ночь Марией пережита. Потом просил
ей еще времени, робко, плача. Пробормочет свое - и вверх взгляд
бросает, а потом, косовато так голову пригнув и в плечи втянув,
вновь бормочет. И кивает себе, как будто что-то слышит в ответ.
На некоторое время эта его манера сделалась источником
ежедневного трепетания для дворцовых жителей и - могу ли
позволить себе? - священного развлечения: сходились глядеть,
обмирать, разевать рты, приводили родных. Не всем был доступ во
внутренние палаты болезни, но все могли издали увидеть мелкие
рассеянные движения, моление, то громкое, то шепотом, рыданиями
прерываемое, и голову, странно склоненную набок, ухом
настороженную, плечами обороняемую. Видимо, Константину и впрямь
были видения и идеи, ибо он не раз носился с новым исцелением,
лекарей путая и отстраняя от дела. Помню, один раз все,
разодевшись в красное, носили Марию кругом дворца в закатный
час. Три раза обнесли, и я помню, как подрагивала ее голова на
подушке. Лучше ей, однако, не стало.
По смерти Марии я, пожалуй, сделался самым близким Государю
человеком. Много сил я положил на то, чтоб Государя повернуть
ликом обратно к солнцу. Но, после того как утрата перестала
отнимать все силы Государя, между нами воцарилась пора
отчуждения. Мы за месяцы не перекинулись и парой слов. Я тогда
много писал, а он ездил на охоту, по дворцу распространялись
неправдоподобные рассказы о победах над медведями. Он
лихорадочно учинял возведение зданий, разбивал сады. В отличие
от предпринятого ранее строительства храма Св.Георгия, которое
носило замедленный, даже нерешительный характер, новые проекты
были молниеносны. Что касается меня, я в это время через
попечительство Лихуда вносил посильный вклад в возобновление
Константинопольского университета, где и стал ипатом философов,
не бросая, разумеется, императорской канцелярии. Я работал над
курсом лекций, а у Константина возили туда-сюда десятки повозок
земли, срывали и насыпали холмы, ловили по всему Византию певчих
птиц и выпускали их из битком набитых клетей в едва посаженные
рощи. Это было впечатляющее, гигантское и хаотичное брожение,
это было живое существо, одержимое переменами, оно насаждалось и
сохло, заполнялось, уходило в землю, разлеталось и вновь
ловилось, передвигалось, что ни день, с места на место. Я
крючкотворствовал пером, а у Константина рыли пруд, я заострял
силлогизм, пруд крылся ряской, я мастерил энтимему, у
Константина боролись с лягушачьей икрой, осушали пруд, ставили
вместо него беседку, потом фонтан, потом розовый куст. Наконец,
брожение в константиновых садах улеглось, улучшения
прекратились, и сады застыли раз и навсегда, застигнутые
врасплох. А я написал курс лекций и небольшой трактат
медицинского характера.
Мог ли я усматривать общность? И не обманывал ли я себя?