"Александр Силаев. Армия Гутэнтака " - читать интересную книгу автора

предвидел скорость, с которой тот может нанести удар. И куда он может его
нанести. И чем. Бомж не тренирован. Никогда и никем.
Бомж сыграл не по правилам. Подобрал металлическую трубу в пяти метрах.
- Убью! - заорал он.
Миша легко ушел, злая труба ударила воздух.
- Идиот, - ласково сказал он. - Положи палку, иди ко мне. Больно не
будет.
Ребята стояли полукругом, просветленный Валентин Юдин одобрительно
качал головой.
- Сука, - хрипел мужик.
- Я люблю всех, - сказал Миша. - Я люблю даже тебя. Но это судьба,
понимаешь?
Мужик метнул трубу, очень сильно и точно для такого мужика, как он. Та
просвистела рядом, Миша ушел и теперь был напротив чужой агрессии, тухлой,
затухающей - он был. Тот ударил, попал на блок, открылся. Теперь он, резко
и ладонью вперед. Вес тела в руке, а противник шел вперед, насаживал себя
на мишино движение.
Тела соприкоснулись. Удар разбил мозг. Вместо носа - бесформенность,
каша, кровь. Одно атакующее движение, и экзамен сдан.
- Молодец, - флегматично сказал Валентин Иванович. - Завтра можешь не
приходить. Пиши текст, сдавай психологию...
Это был обычай Центров, к семнадцати полагалось убить. У Центров многое
в традиции: заглушки и черный цвет, групповуха и медитации. Сдать роман -
экзамен по литературе. Любой может написать роман. Желание, технологии,
время. Скучно. Только вот убивать нескучно, признавались неоднократные
чемпионы.
Сейчас у него восемьдесят две, а сто страниц установленная норма. Он
писал фантастику про советские времена, раскручивая неомодерн в духе
завуалированного постгуманизма. Речь шла о пионерах, упоенно собиравших
металлолом. Три малолетних отряда соревновались в борьбе за переходящее
красное знамя. В перерыве кто-то поцеловал Машу. А другой пригласил в
кино. Любовный треугольник на фоне несданного в срок железа. Пионер
Николаев рыдал, когда его отряд потерял переходящий флаг. К нему подошла
растроганная Маша... и т.д. Одним словом, забористое фэнтази, как сказал
ему Гутэнтак. Не хватает гестаповцев, которые бы их пытали. Какие
гестаповцы? - недоумевал он. Полагаются гестаповцы, хмуро объявил
Гутэнтак. Если ты хочешь, чтобы твой Николаев стал полноценным героем, он
должен умереть в борьбе с немецко-фашистскими оккупантами. В советскую
эпоху так было принято. Без этого элемента текст утрачивает свое
историческое правдоподобие. А если он погибнет в поединке с драконом? -
предлагал Миша. Если он погибнет в поединке с драконом, то будет хуйня,
отвечал ему всезнающий Гутэнтак. Надо работать с однородным материалом.
Знал, наверное, чего говорил - сам Гутя числился в литераторах и писал
очень сложный текст, обещая его трехуровневое прочтение.
Миша чуть обижался: забористое фэнтази - это ли не намек на уродство?
Неомодерн и постгуманизм суть подлинные атрибуты эпохи, любой шаг в
сторону - и ты евтушенко (никто не знал, что значит евтушенко как термин,
но в обществе Гутэнтака это было заурядное ругательство наподобие слова
"лох").
...Он упал на спину в аккуратно подметенные листья.