"Александр Силаев. Недомут " - читать интересную книгу автора

гурьбой списывали. Потом все получали оценку два, а через неделю шли
снова. Смурнов - это надежно, это не подведет. Получить два за хитрость
считалось правильней, чем получить два за тупость.
В благодатные институтские годы намалевал рассказик, начал писать
второй, но не выдержал, бросил. Тяжело рассказики малевать. Он не писал
научных трудов, писем, докторских диссертаций, стихов, пророчеств. Он не
пробовал начать тяжелый трактат о сути мира или записать свою биографию.
Только часто вздыхал, до чего довел искусство родимый тоталитарный
строй. Смотрите, мол, люди добрые, кошмар-то какой, что эти гады творят,
как они нашу литературу, как они нашу интеллигенцию... И шуршала горькая
и сладкая мысль, что если б не гады, мог бы стать великим писателем, или
нормальным писателем, или на худой конец просто писателем - взять и
стать, но гады не дают.
Он радовался, что Совдепии нет, ради этого два раза ходил на митинг.
Дело было в девяностом году. Потом, конечно, жалел, а потом запутался,
не знал, кому верить: кто друг, кто враг, а кто просто так, а кто и неп-
росто так... Знал, что гадов развелось больше. Знал, что ничего у него
не выйдет. Знал, что провидение всегда на стороне гадов. Правда, не
знал, почему.
Но если провидение на стороне гадов, то стоит ли вообще что-то начи-
нать? Например, занятие бизнесом? Или писать книги? И вообще, тише едешь
- дальше будешь, всякий сверчок знает свой шесток и не лезет поперек
батьки в пекло, не по Сеньке ведь шапка. Сенькина хата с краю. Сенька
ничего не знает. Сенькина работа не волк, в лес не умотает, так что
Сенька вперед не суется и сзади не отстает. Халявная у Сеньки-то жизнь.
Смурнов знал русские поговорки.
Смурнов ненавидел гадов.
Смурнов предчувствовал, что его обманут.
Смурнов не ушел в коммерцию, потому что коммерсанты жулики.
Смурнов не писал, потому что книги никому не нужны.
Смурнов не любил, потому что это смешно.
Смурнов не трахал жену, потому что робкий.
Смурнов не убил, потому что не научили.
Смурнов не ходил на голове, потому что на головах не ходят.
Смурнов не читал Иммануила Канта, потому что заумь.
Он не писал еще и потому, что скучно. И познавшие жизнь знакомые го-
ворили Смурнову: ну разве дело для молодого парня - буковки выводить?
Мужицкое ли дело, стишки кропать? А пьесы сочинять, романы чиркать? Не
мужицкое, ох, не мужицкое, знающе учили его, а он кивал кудрявой голо-
вушкой. Правда, так и не знал, что на этой земле мужицкое дело, не заду-
мывался как-то, думать ведь тоже - странное занятие, нельзя же сесть в
кресло и начать думать умные мысли. Нет гарантии, что они умные, и нет
гарантии, что они вообще мысли. Говорили ему, а он соглашался.
Он не писал еще и потому, что некогда. Постирать там, погладить, сго-
товить пищи на ужин, а ночью - спать, а утром - на службу, и все не в
дружбу, на службе-то.
Он хотел по привычке чего-нибудь постирать. Или, допустим, заняться
едой: почистить картошки, замесить тесто, постругать редиску, сжарить
рыбу, обделать курицу, покидать съестное в суп, плюхнуть сметаны, поре-
зать хлебца, напечь блинов, поперчить, посолить, посахарить, добавить