"Мигель Сильва. Лопе Де Агирре, князь свободы " - читать интересную книгу автора

родственницами более близкими и более почитаемыми. Даже дети, едва
соприкоснувшиеся с учением церкви, твердо знают, что род человеческий исчез
бы, не достигнув и третьего колена, если бы Каин, а может, Авель, или,
скорее всего, третий сын Адама по имени Сиф постеснялись бы или убоялись
зачать потомство в материнском лоне, ибо иного лона не было.
Первой добродетелью, которой я выучился у цыган, было страдание и
терпение, а любовь к свободе коренилась в моем сердце еще с Оньяте. Однако
тот, кто не готов сносить лишения и не способен бросить вызов жестокости,
рискует упустить свободу. Спите на матрасе, когда он есть, а когда его нет -
на циновке или на соломе или вовсе не спите. Ешьте на скатерти в трактире,
когда имеется что поесть или выпить, а если не имеется - ужинайте темным
хлебом и плодами земли или вовсе не ужинайте. Давайте телу отдохновение,
если есть время для отдыха и тень, где растянуться, а нет ни того ни
другого - продолжайте путь, не сбрасывая с плеч тяжелой поклажи. Кости на
отдыхе плесневеют, руки на отдыхе изнеживаются, глаза на отдыхе мутнеют, ум
на отдыхе притупляется. Топайте, ваша милость, по полям и холмам, спите под
открытым небом, старайтесь продать как можно дороже, отплясывайте, не жалея
ног, лазайте по деревьям, плавайте в реке, не расслабляйтесь под дождем, не
злитесь на солнце, не хмурьтесь снегу - всему этому научили меня цыгане.
У них я научился и объезжать лошадей, а склонности к этой работе мне
было не занимать. Вся моя юность прошла в седле, я пас табун меж Гесалкой и
Артией. Но одно дело - скакать верхом на объезженной лошади, и совсем
другое - объезжать необъезженную. Да будет известно вашей милости, что
жеребец, которого сегодня надо взнуздать, до позавчерашнего дня узды не
знал. Неделю назад он появился в таборе, его в полночь привел Тордильо,
никто не знает, в чьем загоне он его присмотрел. На заре я ходил к нему,
гладил его по темной гриве, носил ему морковку и куски сахара, потом
Тордильо держал его, а я примеривался вскочить верхом, чтобы он привык к
моему весу. Я не велел Тордильо отпускать его, потому что в нем еще воля
играла и он бы сбросил меня на землю. И наконец сегодня попросил Тордильо
оставить нас вдвоем, потому что жеребец уже начинал считать меня другом, он
почти сказал мне это. Не думайте, ваша милость, будто есть лошади норовистые
или упрямые от рождения, строптивыми становятся плохо объезженные, те,
которым не попался укротитель, понявший их нрав. Не на силу и не на смелость
испытывается объездчик, а на сметку. По истечении трех месяцев жизни с
цыганами не было лошади, которая бы взвилась подо мной, чтобы сбросить меня,
или ударилась об изгородь, чтобы раздавить, или понесла бы меня,
беспомощного, по долине. В искусстве объездки участвует все тело, поясница
вместе с лошадью повторяет каждый ее порыв, кисти рук направляют узду, ноги
сжимают бока, пятки отдают приказание, рот испускает крик, понуждает
скакать, а голова разрешает все возникающие трудности. Приглядитесь получше,
ваша милость, к этому вороному жеребцу, разве можно сказать, что его только
еще объезжают, разве можно подумать, что всадник впервые сидит на нем.
И последнее, чему они меня научили, - это владеть шпагой и кинжалом,
поверьте, ваша милость, одного аркебуза недостаточно, чтобы отправиться в
Индийские земли. Цыган, который обучал меня самообороне, разбирается в этой
премудрости лучше самого Педро Мунсио, хотя никогда его трактатов не читал,
потому как читать не умеет. Этого моего наставника по холодному оружию зовут
Каноник - боже правый, сколь непочтительны цыгане! Он открыл мне секрет
своего коронного выпада шпагой, заставил тысячу раз повторить обманные