"Роберт Силверберг. Царь Гильгамеш" - читать интересную книгу автора

блеска, губы толстые, а кожа была совсем как у женщины. Мне представлялось,
что каждое утро он велит натирать себя маслами. Я презирал его с первой
секунды его правления. Может быть, я ненавидел его просто потому, что он
стал царем вместо моего отца; но наверно не только за это. Сейчас я не питаю
к нему никакой ненависти. К неумному Думузи у меня только жалость: он был
всего лишь игрушкой богов гораздо больше, чем кто-либо из нас.

3

Теперь моя жизнь резко изменилась. Дни игр были окончены, начались дни
моего обучения.
Поскольку я был царевичем рода Лугальбанды и Энмеркара, мне не пришлось
посещать простонародный дом табличек, где сыновей торговцев, храмовых
управителей и надсмотрщиков обучали письму. Вместо этого я каждый день
приходил в маленькую комнатку с низким потолком в древнем маленьком храме
недалеко от Белого Помоста, где жрец с бритым лицом и такой же головой вел
уроки для восьми или девяти высокорожденных мальчиков. Мои одноклассники
были сыновьями правителей, послов, генералов, высших жрецов, они были очень
высокого мнения о себе. Но я-то был сыном царя.
Это послужило причиной многих моих трудностей. Я привык к привилегиям,
к тому, что мне все уступали, и я требовал соблюдения моих, обычных прав. Но
в классе прав у меня не было. Я был высок и силен, но не был ни самым
большим, ни самым сильным, потому что кое-кто из мальчиков был на пять, а то
и на шесть лет старше. Первые уроки, которые мне пришлось усвоить, были
очень болезненны.
У меня было два главных мучителя. Одного звали Бир-Хуртурре, сын
Лудингирры, что был колесничим моего отца и ушел в погребальную яму спать
подле него. Другой был Забарди-Бунугга, сын Гунгунума, высшего жреца На.
По-моему, Бир-Хуртурре держал на меня зло из-за того, что его отцу пришлось
умереть, когда почил мой отец. Что не поделил со мной Забарди-Бунугга, я так
до конца и не понял, хотя, возможно, причиной была зависть, которую его отец
питал к Лугальбанде. Эти двое решили, что мои права и привилегии,
принадлежащие мне по рождению, должны прекратиться, когда корона перешла к
Думузи.
В классе я занял первое сиденье. Это было мое право. Бир-Хуртурре
сказал:
- Это сиденье мое, о сын Лугальбанды!
В его устах "сын Лугальбанды" прозвучало, как если бы он сказал "сын
навозной мухи" или "сын мусорщика".
- Это мое сиденье, - спокойно ответил ему я. Мне это казалось
самоочевидным и не нуждалось в объяснениях.
- А-а-а. Твое так твое, сын Лугальбанды, - ответил он усмехнувшись.
Когда я вернулся с полуденного перерыва, то обнаружил, что кто-то
сходил к реке, поймал желтую жабу и ножом пригвоздил ее к моему сиденью. Она
еще не сдохла. По одну сторону жабы кто-то нарисовал на сиденье рожу злого
духа Рабису, а по другую - буревестника Имдугуда с высунутым языком.
Я вырвал жабу из сиденья и повернулся к Бир-Хуртурре.
- Мне кажется, что ты забыл у меня на сиденье свой обед, - сказал я. -
Это пища для тебя, а не для меня.
Я схватил его за волосы и ткнул жабу ему в рот.