"Роберт Силверберг. Царь Гильгамеш" - читать интересную книгу автора

Думузи вел военные кампании против Аратты, против города Киша, против
диких племен Марту, живущих в пустыне. Я был слишком молод, чтобы принимать
участие в этих войнах, но я каждый день упражнялся в искусстве метания
дротика, владения копьем, мечом, палицей и топором. Из-за моей силы другие
мальчики боялись упражняться в паре со мной, и мне приходилось бороться с
юношами старше меня. Однажды, сражаясь на топорах с воином по имени
Абба-сагга, я рассек его щит надвое. Он бросил свое оружие и убежал прочь с
поля. После этой истории мне трудно было найти противника даже среди
взрослых мужчин. Какое-то время я занимался сам, изучая искусство стрельбы
из лука, хотя это оружие охотника, а не воина. Первый лук, который для меня
сделали, был слишком слаб, и я сломал его, пытаясь натянуть. Потом я купил
дорогой лук, сделанный из разных пород дерева, хитроумно склеенных вместе:
кедр, сосна, ива и ясень. Он и сейчас служит мне.
Еще одним искусством, которое я постиг, было зодчество. Я изучал, как
смешиваются мастики, алебастр, битум, как смешивается алебастр с дегтем, как
делают кирпичи, как штукатурят и красят стены и многое другое в ремесле. Я
трудился вместе со строителями в поте лица, постигая их тайны и
совершенствуя свое умение.
Единственная причина, по которой я все это делал, заключалась в том,
что по обычаю царевичи обучаются подобным вещам, чтобы играть подобающую
роль в создании храмов. В других землях царевичи обычно ездят верхом,
охотятся и развлекаются с женщинами, но наши обычаи не таковы. Помимо того,
что мне однажды предстояло взять на себя ответственность за подобные дела,
я, прежде всего, стремился овладеть этим мастерством ради собственного
удовольствия познавать новое. Когда я делал кирпичи и складывал их в ряд,
создавая стройную стену, я переживал чувство такое же сильное, какое бы я
чувствовал от свершения подвига. Было что-то удивительное в изготовлении
кирпича, в умении смешивать глину и солому, утрамбовывать ее в форме, и
снимать с нее излишки глины ребром ладони. Мне это нравилось.
Существуют и другие источники удовольствия, и другие ощущения, куда
более чувственные. В этих вопросах я рано начал свое образование.
Моей первой учительницей была маленькая косоглазая пастушка коз,
которую я повстречал однажды на улице Скорпиона в конце зимы. Мне было
одиннадцать или десять, она, должно быть, была постарше, потому что у нее
уже была грудь и волосы внизу. Она выклянчила у меня кусочек золотой
проволоки, которой я закручивал волосы, и я спросил:
- А что ты мне за это дашь?
Она засмеялась и сказала:
- Пойдем со мной.
В темном подвале на груде мокрой старой соломы она заработала
проволоку, хотя то, что мы делали, больше напоминало борьбу, чем соитие. Я
даже не уверен, что вошел в нее, настолько я был неопытен. Мы встречались
еще один или два раза, и теперь я знал, что то, что мы делали, было
по-настоящему. Я никогда не спрашивал, как ее зовут, никогда не называл ей
своего имени. От нее несло козьим молоком и козьей мочой, лицо у нее было
грубым, а темная кожа прыщава. В моих объятиях она извивалась и вертелась,
словно угорь. Когда я обнимал ее, она казалась мне столь же прекрасной, как
Инанна, а наслаждение, которое она мне дарила, пронзало мое тело молнией
Энлиля. Я был приобщен к великому таинству чуть раньше, чем полагается