"Десятый круг ада" - читать интересную книгу автора (Виноградов Юрий Александрович)

11

Предутренняя мгла таяла на глазах. Загоревшаяся на востоке ярко-розовая полоса расплавляла темную синь безоблачного неба. Ночь отступала на запад, цепляясь за стену мрачного леса, за кустарник, крутые берега речки, за хутора.

А огненная полоса уже распалила весь горизонт, освещая влажную от росы землю. Брызнули первые солнечные лучи и беспечно запрыгали по вершинам притихших деревьев, рассыпая золотые блестки на листьях. Они ощупали шапки кустов, окутанные испариной косогоры, крыши хуторов и наконец коснулись густой травы. Ожившие луга засверкали мириадами хрустальных росинок, красуясь перед деревьями-великанами своим ослепительным нарядом.

Лес наполнился веселым щебетаньем проснувшихся птиц. К их беспечному гомону прибавлялось сочное хлюпанье дорожной грязи, частый топот ног сотен людей и грозные окрики-команды.

— Быстрее, быстрее шевелитесь! Не спать на ходу, лодыри! Я вот вам… Шкуру спущу с бездельников!..

Это проходил по лесной проселочной дороге спецотряд славянских рабочих, недавно привезенных из Белоруссии. Колонны направлялись из бараков к Институту по изучению продления жизни человека — на строительные работы. Возглавлял их крикливый, шумный немец, которого с каждым днем все больше и больше ненавидели рабочие за грубое обращение и стремление выслужиться перед нацистами.

— Чего растянулись? Третья сотня! Подтянись! — снова заорал Циммерман, видя, что замыкающая колонна заметно отстает от других. Спецотряд должен быть на месте вовремя и ровно в шесть часов утра начать работу.

Циммерман, которого командир строительной бригады подполковник Рюдель назначил начальником спецотряда славянских рабочих, установил строжайший порядок в своем лагере, жестоко наказывая подчиненных за малейший проступок. Он разбил отряд на сотни, полусотни и десятки, назначив их руководителями наиболее расторопных, хватких и надежных людей. Первую сотню по его приказу возглавил Лукашонок, вторую — Пальчевский, а третью — приглянувшийся ему, степенный на вид Батюк. Циммерман имел дело только с сотниками, которые обязаны были после работы, по вечерам, являться к нему в контору, докладывать о результатах проделанной работы и получать задания на следующий день. Уже на месте сотники через своих полусотников и десятников расставляли рабочих по отведенным участкам и принимались за дело.

Циммерману дали отделение эсэсовцев-охранников во главе со старым, призванным из запаса унтершарфюрером СС Кампсом, страдающим радикулитом. Вооруженные автоматами охранники несли службу посменно, повсюду сопровождая спецотряд. Циммерман преподнес Кампсу «случайно привезенную из Белоруссии» мазь из змеиного яда, порекомендовав ею растирать поясницу. Сильнодействующее лекарство помогло унтершарфюреру: он проникся уважением к начальнику спецотряда, стал больше доверять ему. Циммерману нетрудно было догадаться, что Кампс регулярно докладывал о нем своему непосредственному начальнику — командиру бригады охраны специальных объектов оберштурмбанфюреру СС Грюндлеру, и всячески ублажал унтершарфюрера, подсовывал ему лекарства, табак, различные безделушки.

Жили славянские рабочие-добровольцы в лагере под номером три, расположенном вблизи широкого лесного озера, с берегами, густо заросшими осокой и камышом. Рядом, за высоким забором, находился небольшой лагерь номер два, где помещались специально отобранные военнопленные, мужчины и женщины, иметь связь с которыми славянским рабочим категорически запрещалось. На противоположном берегу озера разместился концлагерь военнопленных номер один — на тысячу человек.

Вся местность у озера была огорожена двумя рядами колючей проволоки с пропущенным по ней током высокого напряжения. На сторожевых вышках, оснащенных прожекторами, круглосуточно дежурили эсэсовцы. Вокруг всего огромного по площади леса дополнительно возводилась военнопленными вторая изгородь из колючей проволоки с ее последующей электрификацией. Оберштурмбанфюрер Грюндлер делал все возможное, чтобы не допустить случаев побега из Шварцвальда и тем самым сохранить главнейшую тайну третьей империи — создание мощного бактериологического оружия. Эсэсовцам был дан приказ стрелять без предупреждения в любого, сделавшего хоть малейшую попытку к бегству. Те, кто вошел в железные ворота этих трех лагерей, выбраться отсюда уже не могли. Подобная участь ждала и обслуживающий персонал, а также большинство сотрудников бактериологического центра. Главное управление имперской безопасности и его начальник обергруппенфюрер СС доктор Кальтенбруннер не хотели иметь лишних свидетелей. По его распоряжению Грюндлер составил списки А и Б, вступающие в силу сразу же после создания бактериологического оружия. Занесенные в список А всего несколько человек, в том числе доктор Штайниц и профессор Шмидт, получали самые высокие награды и благосклонность фюрера, продолжая работать на укрепление могущества великой Германии. Люди из списка Б, где значились и имена талантливых бактериологов, химиков, ботаников, врачей, подлежали немедленному физическому уничтожению.

Комендантом первого и второго лагерей являлся долговязый, с испитым бледно-желтым лицом оберштурмфюрер СС Баремдикер, незаконнорожденный сын барона Тирфельдштейна. Лагерь номер три также подчинялся ему, и Циммерман должен был безукоснительно выполнять все его требования. Генрих попытался сблизиться с комендантом, но высокомерный Баремдикер, в жилах которого текла голубая кровь старинного немецкого рода баронов Тирфельдштейн, так грозно с высоты своего положения посмотрел на начальника спецотряда славянских рабочих, что тот, растерянно пролепетав тысячу извинений, готов был под жгучим взглядом оберштурмфюрера провалиться сквозь землю. С тех пор Циммерман только щелкал каблуками при встрече с Баремдикером и преданно смотрел грозному начальнику в глаза, стремясь предугадать любое его желание.

Жили рабочие в бараках, один из которых предназначался для немногочисленных женщин и нескольких семейных. Выдали всем серые спецовки, приказав нашить на спине присвоенные каждому номера, дабы легче было распознавать людей. На долю женщин падала работа на кухне, уборка помещений и территории, стирка белья.

На место прибыли вовремя.

— Приступить к работе! — не давая времени на отдых, приказал Циммерман, и сотники быстро, без суеты развели своих подопечных на отведенные ранее участки. Зазвенели пилы, застучали топоры, с грохотом и треском одна за другой стали рушиться великаны-сосны. Их тут же трелевали и на поляне складывали в штабеля. В чаще леса готовилось место для глубокого котлована под сооружение, большинство помещений которого должно находиться в земле. Циммерман не знал, что они строят, и, конечно, не мог спросить об этом подполковника Рюделя. Будущее сооружение находилось рядом с бактериологической лабораторией, скрытой от посторонних трехметровым забором. Унтершарфюрер Кампс строго предупредил рабочих, чтобы не смели даже подходить к забору, иначе смерть. Видимо, лаборатория расширяется, и они строят ее второе отделение или какое-то особое помещение, предназначенное для специальных целей. Впрочем, гадать трудно, время покажет. А пока Циммерман дал задание Лукашонку и Пальчевскому внимательно следить за всем окружающим, запоминать привозимый материал, знать размеры труб, толщину балок, длину забора и расстояние от него до всех точек сооружаемого объекта. Циммерман не мог пока предположить, каким путем его группе удастся взорвать бактериологический центр, у него нет еще взрывчатки. Перед отправкой в Могилев Григорьев обещал доставить ее сразу к месту назначения, но как он это сможет сделать, Циммерман даже не мог себе и представить.

На площадку прибыл Рюдель. С первого взгляда было видно, что он зол и раздражителен. «Чего это он, как зверь? — подумал Циммерман. — Очевидно, от начальства попало…»

Он хотел доложить ему о ходе работ, но Рюдель резко прервал его:

— Эти бездельники все еще копаются с одним пнем. Со вчерашнего дня!

— Здоровый попался, герр подполковник. Корни глубоко в землю ушли, — попытался оправдать рабочих Циммерман. Он ковырнул носком сапога твердую землю, в сердцах добавил: — Ведь камень, а не земля. А у рабочих лопата да топор. И людей мало…

— Людей у меня больше нет и не будет, — отрезал Рюдель.

— Тогда бы трактор или другую машину.

— Все машины на фронте.

Циммерман замолчал, не решаясь больше спрашивать. Как бы не навлечь на себя немилость разгневанного начальника. Сверху его торопят со сроками сдачи объекта, а на стройке работа идет медленно.

— Я недоволен темпами работы русских, — сквозь зубы процедил Рюдель.

— Я заставлю их работать до седьмого пота, но это мало поможет. Без техники нам не обойтись, — произнес Циммерман и осторожно добавил: — Боюсь, как бы не сорвать сроки, установленные фюрером и вами, герр подполковник.

— Сроки срывать нельзя, — Рюдель вплотную подошел к котловану, каменистое дно которого ковыряли лопатами рабочие. При виде грозного начальника лопаты застучали чаще.

— А если… если взрывчаткой? — тихо произнес Рюдель, не глядя на начальника отряда славянских рабочих. Его губы медленно шевелились — должно быть, в уме он подсчитывал, сколько потребуется тола, чтобы убыстрить работу.

— Взрывчатка?! — осторожно переспросил Циммерман. — Тогда… тогда другое дело.

Рюдель вскинул колючие брови:

— Вы умеете обращаться с толом?

— Да! У русских мне приходилось работать с толом при сооружении разных объектов.

Рюдель прищурил глаза, вдумываясь в сказанное Циммерманом. Без сомнения, время на рытье котлована резко сократится.

— Хорошо, взрывчатка будет, — подумав, согласился Рюдель и строго предупредил: — Под вашу личную ответственность!

Циммерман прищелкнул каблуками, вытянулся:

— Не извольте беспокоиться! У меня не пропадет ни один грамм!

Через день грузовая автомашина привезла взрывчатку в тяжелых цинковых коробах. Ее сложили в штабель, накрыли брезентом и сдали под охрану эсэсовцам унтершарфюрера Кампса. Циммерман поручил сотнику Лукашонку неподалеку от стройплощадки соорудить склад для хранения тола. А сам не без радости подумал: «Не надо теперь Центру заботиться о взрывчатке. Вот она, рядом! Как только взять этот тол и где его понадежнее спрятать?»

Каждый короб весил по сто пятьдесят килограммов, и это беспокоило Генриха. Он предполагал заполучить взрывчатку в небольших брикетах, удобных для закладки в стены при сооружении объекта. С такой же махиной, доставленной прямо с завода, не знаешь, как и быть. Надо посоветоваться с Пальчевским; Настя рекомендовала его как специалиста-подрывника.

Вечером, после возвращения спецотряда в казармы, сотники, как обычно, направились в контору на доклад к Циммерману и за получением нового задания. Приемом, осуществляемым в строгом соответствии с номерами сотен, распоряжался Фимка, как тень повсюду следующий за своим господином. Рабочие и охранники настолько привыкли видеть его всегда рядом с начальником спецотряда, что перестали обращать внимание на коротышку-слугу. Циммерман не церемонился с Фимкой и срывал на нем злость. Это вызывало жалость рабочих и даже сочувствие охранников к обиженному природой парню.

Фимка вертелся в прихожей конторы, когда вошли на доклад степенные сотники. У окна за столиком сидели два охранника и играли в шахматы.

— Как сегодня шеф? — поинтересовался Лукашонок, кивнув на плотно закрытую дверь в контору.

— Береги свой чуб, если не хочешь остаться без волос, — съязвил Фимка. Он открыл дверь, пропустил Лукашонка и снова плотно прикрыл ее. До находившихся в прихожей донесся злой голос Циммермана:

— Почему твоя сотня не очистила участок от сучьев?..

— Быть сегодня лысым сотнику-айн! — расхохотался Фимка. — Хорошо, что у сотника-цвай макушка чиста, — подмигнул он насупившемуся Батюку.

Выпалив ругательства и убедившись, что дверь надежно прикрыта, Циммерман расслабленно отвалился на спинку стула.

— Здорово у вас получается! — похвалил Лукашонок, присаживаясь на табуретку. — Я бы так вот не смог…

Генрих тихо засмеялся:

— Боюсь, как бы не переборщить. Ну, какие у тебя новости? — поинтересовался он.

— Да особенно никаких, — вздохнул Лукашонок. — Пуще глаза эсэсовцы берегут забор! Заглянуть бы хоть туда…

Он высказал дерзкий план проникновения во двор бактериологической лаборатории, для чего, по его убеждению, требовалось лишь спилить одну из сосен и случайно повалить ее на забор. Дерево поломает доски, а чтобы его убрать, потребуется войти на запретную территорию. Генрих, к неудовольствию Лукашонка, отверг план как преждевременный и рискованный. За эти несколько минут толком ничего не рассмотришь и не выяснишь, а вот эсэсовцев насторожишь основательно. Лучше терпеливо ждать наиболее благоприятных условий, чтобы действовать наверняка.

Объявив рабочее задание первой сотне на завтра, Циммерман напомнил о Лыковском, работавшем под восемьдесят девятым номером.

— Глаз с него не спускай. Давай самые тяжелые задания. Придирайся к любым мелочам, — наставлял он Лукашонка. — Неплохо бы отодрать его розгами в карцере. В общем, надо сделать так, чтобы шпиону было тошно.

— Да уж постараюсь, — заверил Лукашонок. — Небо с овчинку покажется. И за жинкой его Галя посматривает.

— Кто эта Галя? — спросил Генрих.

— Да так, одна девушка, — смутился Лукашонок. — Наша…

Об истинной роли Циммермана как командира диверсионной группы в целях конспирации знали только Лукашонок, Пальчевский и Фимка. Через первых двух он осуществлял общее руководство партизанами; Фимка являлся его постоянным связным и телохранителем. Остальные члены группы считали Циммермана фашистским прихвостнем и так же, как и все рабочие, ненавидели его. В свою очередь не знал их в лицо и Генрих; они имели дело только со своими командирами.

Выскочил из конторы Лукашонок с взлохмаченными волосами.

— Если завтра это повторится — пеняй на себя! — несся за ним злой голос.

— Фу-у, — выдохнул Лукашонок. — И откуда столько злости у человека?! — произнес он и, нахлобучив картуз, вышел на улицу.

— Моли бога, что остался с чубом! — пустил ему вслед Фимка. — Сотник-цвай, битте-дритте в баньку, — расшаркался он перед Пальчевским. — Прикажете полотенчико вам приготовить али как?

— Катись ты… шут гороховый, — незлобно огрызнулся Пальчевский и смело переступил порог.

Фимка стал разыгрывать спокойного, равнодушного Батюка. Краем глаз он следил за охранниками, особенно за узкоголовым, который что-то шепотом говорил своему напарнику. Уж не переводит ли его слова? Выходит, он знает русский язык?

— Где бы побольше корзину достать под осколки стекла и черепа? — гоготал Фимка над Батюком. — А шеф это делает мастерски. Р-раз промеж ушов, и привет, покойничек!

Узкоголовый эсэсовец поднялся из-за столика и, разминая ноги, прошелся по комнате. Затем он остановился возле двери, оперся спиной о косяк, вытянул шею, прислушиваясь к разговору в конторе. «Знает все же; бандит, русский язык!» — понял Фимка. Он тут же уселся на край топчана, стоящего в углу у стены, нащупал левой рукой под черным дерматином вделанную в дерево кнопку и нажал на нее. В ящике письменного стола Циммермана, приглушенно загудел зуммер, предупреждая об опасности. «Молодец Фимка, что провел сигнализацию!» — мысленно поблагодарил Генрих своего боевого помощника и сразу же обрушил град упреков на ничего не понимающего Пальчевского, кивком головы показывая ему на дверь. До слуха длинноголового эсэсовца донеслась приглушенная ругань с крепкими, чисто русскими словечками. С минуту он слушал перебранку в конторе, затем, удовлетворенно улыбнувшись, возвратился к партнеру и сел за шахматную доску. «От этого типа надо срочно избавляться, — твердо решил про себя Фимка. — Длинноголовый, видимо, знает русский язык…»

Из конторы Пальчевский вылетел точно ошпаренный кипятком, красный как кумач. Налил в алюминиевую кружку холодной воды из железного бачка и жадно выпил до дна,

— А можа, кваску откушаете? Свеженького, со льда?! Помогает после парилки! — хихикал довольный Фимка.

— Вот ехидна! Мало, видно, тебя лупит хозяин, — зло проговорил Пальчевский и вышел из прихожей.

— Стал реже прикладываться, потому что мозоли на руках набил! — крикнул на прощанье Фимка. — Прошу, сотник-драй, — показал он Батюку на дверь. — И надраит тебя сейчас шеф! До блеска! Советую оставить череп на топчане…

Батюк пропустил слова Фимки мимо ушей, точно того и не было в прихожей, и зашел в контору…

С Батюком ругаться у Циммермана уже не было сил. За день он так много кричал на рабочих, что под вечер с непривычки саднило горло. И, дав задание на следующий день, он быстро отпустил сотника. Из головы у Генриха не выходила подсказанная Пальчевским идея о брикетировке тола. Оказывается, огромную массу взрывчатки можно в условиях стройки разделать на брикеты любых форм, размеров и веса. Выходит, из тола можно выпилить и кирпич, тем более оба они по цвету желтые. Лишь каменщик будет способен отличить их при кладке.

Удивительный человек этот Пальчевский! Как никто другой в отряде, он уже сумел втереться в доверие к унтершарфюреру Кампсу, учится у его эсэсовцев немецкому языку, а главное — является негласным осведомителем самого подполковника Рюделя. Командир строительной бригады обратил внимание на сотника-два после того, как тот «донес» на Циммермана, не выполнившего указание об очистке от спиленных деревьев участка под южную часть котлована. Рюдель специально пришел рано утром, чтобы убедиться в правоте слов Пальчевского: действительно, лес был не трелеван и сучья не убраны. Он поблагодарил за информацию сотника-два, а Циммерману дал нагоняй. Еще дважды Пальчевский, с ведома Циммермана конечно, доносил подполковнику на начальника отряда славянских рабочих, который однажды на полчаса раньше отпустил со стройки группу рабочих, а в другой раз завысил норму выработки третьей сотне. Рюдель не поленился, проверил сказанное сотником-два. Факты подтвердились. Упущения Циммермана были сравнительно мелкими, они совершенно не отражались на ходе работы. Зато подполковник теперь знал: все, что Циммерман сделает противозаконного, ему будет немедленно сообщено Пальчевским.

Циммерман до мельчайших деталей продумал весь ход работы по брикетировке тола, а утром доложил Рюделю. Подполковнику предложение Циммермана пришлось по душе. Куда удобнее и безопаснее иметь под руками уже приготовленные к подрыву брикеты, чем каждый раз выкалывать куски тола из коробов. Потом, много взрывчатки требовалось и на других объектах — вся стройка производилась в густом лесу, на каменистом грунте.

— Давайте попробуем, — решился Рюдель.

Циммерман тут же приказал Лукашонку выделить людей для работы с толом, а Пальчевскому — подобрать двух-трех специалистов по пиротехнике. Из склада притащили первый оцинкованный короб, вскрыли его, обнажив желтую взрывчатку. К концу дня первый десяток опытных брикетов, разделанных в форме небольших кубиков, уже красовался на стеллаже. Посмотреть их пришел Рюдель. Он остался довольным пробными экземплярами и распорядился разделывать тол точно по весовым категориям: от полукилограмма до трех килограммов.

— Можете приступать к серийному производству, — сухо улыбнулся подполковник.

Подошедший унтершарфюрер Кампс потрогал брикет пальцами, прикинул вес на ладони и осторожно положил на место.

— Вам хорошо, а вот охране — лишняя, забота, — недовольно проговорил он. — Дополнительный пост приходится ставить, а где взять людей? Оберштурмбанфюрер вряд ли даст, да еще станет начальству жаловаться.

— Не оставлять же взрывчатку без охраны, Кампс! — возмутился Рюдель.

— Само собой разумеется, — охотно согласился Кампс. — Без охраны никак нельзя. Мне бы хватило и троих. Попытайтесь уладить это дело с Грюндлером, герр подполковник. Он, как я заметил, благосклонно настроен к вам, а?

Циммерман неслышно выступил вперед, прищелкнул каблуками.

— Позволю себе рекомендовать, господа, не беспокоить оберштурмбанфюрера Грюндлера, — заговорил он. — Могу здесь поставить свою охрану. — Циммерман кивнул на троих рабочих, терпеливо дожидавшихся в стороне конца разговора высокого начальства. — Вскрывать и закрывать склад и мастерскую я поручу сотнику Лукашонку. Днем мастера будут работать на брикетировке, а ночью посменно охранять.

Кампс одобрительно кивнул находчивому Циммерману. Это заметил Рюдель, которому, по совести говоря, не хотелось обращаться к кичливому оберштурмбанфюреру с таким вопросом. Представил ухмылку на лице Грюндлера: дескать, без меня ни одного пустяка решить не можешь, а еще командир строительной бригады.

— Я не возражаю, — согласился Рюдель. — Только вместо Лукашонка поставьте сотника Пальчевского…

— Я бы все же предложил сотника Лукашонка, — осмелился настаивать Циммерман.

— Нет, — отрезал Рюдель. — Пальчевский сделает это лучше.

— Да, сотник-два надежнее, — согласился Кампс.

— Яволь, герр подполковник! — вытянулся Циммерман.

На всякий случай Рюдель все же сообщил о брикетировке взрывчатки в строительное управление. В Берлине одобрили его инициативу, похвалили за находчивость. Что ж, это хорошо. А Циммерман достоин благосклонности. Командир строительной бригады кое-что предпримет в защиту и восстановление его прав как арийца, за что тот будет вечно ему благодарен.

При очередном докладе всегда подтянутого и опрятного Циммермана о ходе строительных работ Рюдель вдруг прервал его:

— Я представляю апелляцию на восстановление вас в правах арийца, — сообщил он. — Принимая во внимание ваше рвение в работе. Думаю, фюрер учтет ваше искреннее раскаяние.

Обрадованный Циммерман при каждом слове командира бригады только щелкал каблуками и вытягивался в струнку,

— Премного обяжете, мой подполковник!.. Отдам все силы на благо моей Германии!.. Не пожалею жизни…

Рюдель действительно написал бумагу в строительное управление с просьбой присвоить начальнику спецотряда славянских рабочих воинское звание, охарактеризовав Циммермана по всем статьям положительно. Он исходил из того, что, во-первых, у него в бригаде осталось мало офицеров: многих либо отправили на фронт, либо перевели с подразделениями на строительство оборонительных сооружений, и новый офицер был бы кстати. Во-вторых, присвоение Циммерману офицерского звания сыграет огромную воспитательную роль. Русские рабочие воочию смогут убедиться, как щедро фюрер награждает достойных.

На представлении в обязательном порядке должна стоять подпись Грюндлера как начальника гарнизона. Рюдель зашел к нему в кабинет, положил бумагу на стол и подробно изложил мотивы, побудившие его ходатайствовать об офицерском звании для Циммермана. Грюндлер был вполне согласен с доводами командира строительной бригады и ничего не имел против начальника спецотряда, о котором хорошо отзывались комендант концлагеря Баремдикер и особенно унтершарфюрер Кампс.

— Я подпишу представление. Но сначала хочу преподнести будущему офицеру третьей империи маленький сюрприз, — многозначительно проговорил он и хитро сощурил глаза. — Надеюсь, вы не станете возражать?

— Пожалуйста, оберштурмбанфюрер, — улыбнулся Рюдель.

Весь следующий день прошел у Рюделя в заботах о стройке. Заглянул он и в сарай, где трое русских рабочих колдовали над взрывчаткой. В помещении стоял сладковато-приторный запах от тола и сырых досок. На стройплощадке уже испробовали полукилограммовые брикеты; силы взрыва оказалось достаточно, чтобы взрыхлить каменистый грунт. Рабочим оставалось только выбрасывать землю из котлована.

За подполковником прибежал посыльный: командира строительной бригады приглашал к себе вернувшийся из Берлина начальник гарнизона.

— С оберштурмбанфюрером приехал полковник из главного строительного управления, — сообщил на всякий случай посыльный.

«Инспектор, — встревожился Рюдель. — Будет ругать за сроки. Но теперь в дело вступил тол. Работа пойдет быстрее».

— Подполковник Рюдель, командир строительной бригады, — войдя в кабинет Грюндлера, представился Рюдель молодому полковнику.

— Полковник Краузе, — сказал представитель главного строительного управления, не подав руки стоявшему навытяжку командиру строительной бригады.

Грюндлер весело подмигнул смущенному Рюделю.

— Полковник Краузе приехал посмотреть на нашу стройку, Рюдель. Покажите, что у нас делается.

— Яволь, герр полковник, — Рюдель покорно наклонил голову в сторону полковника.

— В помощь бригаде из Белоруссии привезли отряд славянских рабочих, — пояснил гостю Грюндлер. — Командует ими немец, бежавший от большевиков. Я о нем вам рассказывал. — Оберштурмбанфюрер повернулся к Рюделю. — Пригласите сюда начальника отряда славян.

Рюдель позвонил в штаб и приказал дежурному адъютанту срочно прислать Циммермана к оберштурмбанфюреру.

— Позвольте предварительно дать общую характеристику строящемуся объекту государственной важности, — обратился Рюдель к молчаливому полковнику.

— Я прекрасно знаю ваш объект, подполковник, — сухо сказал Краузе. — Меня интересует только ход строительных работ.

Рюдель, тщательно подбирая слова, начал перечислять все то, что сделано на сегодняшний день. Не забыл он похвалиться и брикетировкой тола.

Раздался стук в дверь, и в кабинет вошел Циммерман. При виде старших офицеров он явно растерялся, но быстро взял себя в руки и громко выкрикнул;

— Хайль Гитлер!

На губах Грюндлера заиграла усмешка. Он перевел тяжелый взгляд Циммермана на Краузе, проговорил, нарочито подчеркивая слова:

— Это и есть начальник отряда славян. Знакомьтесь, господа…

Циммерман развернулся всем корпусом к полковнику, прищелкнул каблуками и склонил голову:

— Циммерман…

«Ужасно знакомое лицо, — пронеслось у него в голове. — Этот острый нос… Где, где я видел его! Или показалось… Нет, не показалось! Генерал Карнеев показывал фотокарточку… Значит, полковник Краузе?! А если ошибся, если не Краузе? Если это проверка, устроенная Грюндлером? Скорее бы полковник назвал свое имя…»

Но Краузе не торопился с ответом, внимательно рассматривая Циммермана. Ему вначале тоже показалось, что где-то встречал этого человека, а потом он отбросил такую мысль: нигде их пути не пересекались. Мало ли схожих внешне людей на свете.

— Полковник Краузе, — наконец выдавил он из себя.

— Краузе?! — тихо произнес Циммерман. — Не… не может быть… — Он обернулся к Грюндлеру и Рюделю, глаза его, сияющие, радостные, просили сочувствия и поддержки. — Краузе… Хельмут, так это вы?! Здравствуйте, дружище!..

— Постой, постой… — Краузе напряг память. — Черт возьми, Генрих?! Вот так встреча! — он встал, протянул Циммерману обе руки, но потом, спохватившись, снова опустился в кресло. — Господа, мы вместе учились…

— Да, да! — подтвердил возбужденный Циммерман. — Мы однокашники. Столько лет учебы… Хельмут, дружище, я рад, искренне рад, что вы уже полковник рейха! Поверьте, я горжусь вами! А вот я… у меня… Мне дьявольски не повезло. Эх, да что об этом говорить…

— Идемте, Рюдель, — тихо позвал подполковника Грюндлер. — Пусть поговорят однокурсники.

Они вышли из кабинета и прошли в канцелярию.

— Давайте я подпишу ваше представление на Циммермана, — сказал Грюндлер. — Сейчас я могу это сделать…

Рюделю вдруг стало жарко. Только теперь он понял, что оберштурмбанфюрер преднамеренно устроил встречу однокурсников. Что стало бы с ним, Рюделем, если бы Краузе не признал Циммермана? При одной лишь мысли, что начальник отряда славянских рабочих мог выдать себя за другое лицо, перехватывало дыхание и кружилась голова. К счастью, все закончилось благополучно. Рюдель глубоко вздохнул, почувствовав себя словно заново рожденным. Он свободно уселся на стул в ожидании полковника, которому требовалось показать стройку.

Краузе и Циммерман беседовали не меньше получаса.

— Оберштурмбанфюрер Грюндлер просил извинить: его пригласил в лабораторию доктор Штайниц, — поднялся Рюдель навстречу вошедшему в канцелярию полковнику.

— А он мне и не нужен. Вы с Генрихом покажете объект, — сказал Краузе.

— Прошу, — показал Рюдель на дверь.

При выходе на улицу Краузе лицом к лицу столкнулся с Баремдикером, направлявшимся к начальнику гарнизона; он сделал шаг в сторону, вытянулся перед полковником.

— Начальник концлагеря оберштурмфюрер Баремдикер, — представил его Рюдель.

— А я хорошо знаю вас, дорогой Баремдикер, — произнес Краузе. — Имею честь быть другом вашей прекрасной приемной матери баронессы Ирмы фон Тирфельдштейн!

— Для меня большая радость познакомиться с вами, герр полковник, — отчеканил Баремдикер. Он уже знал, что из Берлина приехал инспектор, и опасался, как бы тот не стал после стройки проверять и его концлагерь.

— Оказывается, мой Циммерман учился вместе с полковником Краузе, — не без гордости шепнул ему Рюдель.

Баремдикер поймал взгляд смущенного всеобщим вниманием Циммермана и кивнул ему.

— Надеюсь, у вас самые благоприятные взаимоотношения друг с другом? — поинтересовался Краузе у Баремдикера и Циммермана.

— Да, Хельмут. Оберштурмфюрер Баремдикер помогает мне во всем, — ответил Циммерман.

Баремдикер снова поймал взгляд начальника отряда славянских рабочих и кивком головы поблагодарил его за ответ берлинскому гостю.