"Десятый круг ада" - читать интересную книгу автора (Виноградов Юрий Александрович)

10

За месяц муштры Рихард Форрейтол познал азы немудреной солдатской науки. Его научили сносно стрелять из автомата, метать гранаты, рыть окопы, ползать по-пластунски и ходить в атаку. С раннего утра и до позднего вечера он штурмовал позиции «русских», ноги дрожали от усталости, в горле пересохло, а унтер-офицеры заставляли без конца повторять атаки. Казалось, нет больше сил, вот-вот свалишься от изнеможения. Но все же лучше продолжать ходить, в учебные атаки, стрелять по мишеням, чем быть на передовой. Поговаривали, что из них еще целый месяц будут делать настоящих солдат фюрера, но вдруг ночью подняли по боевой тревоге, посадили на грузовые автомашины и повезли в устрашающую темноту. Никто толком не знал, куда едут. И только под утро, когда впереди появилась светло-розовая полоска зари, поняли: на восток.

Сначала глухо, а затем все отчетливее и громче стали доноситься залпы орудий; за лесом разгорался бой. Уже совсем рассвело, когда машины подъехали к передовой. Рота спешилась, и командиры взводов повели своих новобранцев в окопы, из которых солдаты стреляли из пулеметов по русским, пытавшимся занять выгодный для себя рубеж.

— Помощь пришла! — разнеслось по окопам. — Нас теперь больше русских!

— И больше пушечного мяса, — съязвил чей-то голос.

Роту новобранцев выдвинули вперед. Рихард лег на землю и уткнул голову в песок. Вокруг него все грохотало, рвалось, звенело. Со страхом он ждал, что вот-вот одна из свистящих пуль прошьет его тело — и конец… Бедная мать не дождется и младшего сына. А может, его просто ранят. Хорошо бы! Он даже представил себе, как на костылях подходит к заводу, как его встречают удивленный Виленский и обрадованные товарищи по работе. А с ними мать, отец и невеста брата Мануэла. Они плачут от счастья, а он рассказывает о своих подвигах, становясь в их глазах настоящим героем. Жаль только, креста за солдатскую храбрость не будет…

Рядом громыхнул взрыв, полузасыпав Рихарда землей. Пошевелил руками — целы, ногами — двигаются. «Пронесло!» Приподнял голову, осмотрелся. Вдалеке маячила зеленая стена леса, к ней змейкой тянулась проселочная дорога. Рядом с Рихардом — рукой достать — что-то завернутое в шинель. Вгляделся — и озноб прошел по коже: это же туловище его соседа. Ни головы, ни ног, ни рук поблизости не было.

Снова уткнул голову в песок, чтобы ничего не видеть. Его тоже ждет подобная участь. Всплыли в памяти слова Виленского. «Да, лучше сдаться в плен, чем погибнуть ни за что», — согласился теперь с ним Рихард. Он решил не отрываться от спасительной земли и отлежаться здесь до конца грохочущего ада. Но как это будет долго? Время тянется медленно, очень медленно… Что такое? Кажется, орудия уже не стреляют? И пули не свистят… Действительно, вокруг тихо, хотя в ушах все еще стоит беспрестанный гул. Приподнялся — да он же один, бой кончился. Бросился в глаза облитый кровью солнечный диск, падающий в пропитанные той же кровью красно-грязные облака.

Рихард вначале пополз назад к окопам, а потом не выдержал пугающей тишины, поднялся и побежал во весь рост.

— Форрейтол?! — услышал он в окопе голос командира отделения. — А мы думали, тебя… — Он не договорил, подал солдату котелок с густым гороховым супом. — Подкрепись. Пища для солдата — первейшее дело.

Рихард заглянул в содержимое котелка. Тошнота подступила к горлу, есть не хотелось.

— Поешь, поешь. И все пройдет, — подбодрил его отделенный.

Боясь показать окружающим свою растерянность и опустошенность, Рихард проглотил ложку безвкусного супа. Усилием воли он пичкал себя горохом, с тоской наблюдая, что содержимое котелка почти не убавляется. К счастью, за ним пришел посыльный и повел в блиндаж к командиру роты. «Неужели заметили, как я весь бой пролежал на одном месте?» — забеспокоился Рихард. Ведь могут расстрелять как труса.

Но командир роты назначил Форрейтола в разведывательную группу, дал на отдых два часа и отпустил. «Слава богу, обошлось…»

Ровно через два часа, когда уже стало совсем темно, к нему подошел долговязый обер-ефрейтор. Пахнуло терпким потом — видно, не часто приходилось окопным солдатам мыться в бане.

— Привет, земляк! — дружелюбно поздоровался обер-ефрейтор. — Я твой начальник. Ты ведь тоже из наших, из подберлинцев?! Свои земляки надежней. Это я упросил обер-лейтенанта послать тебя ко мне.

Обер-ефрейтор собрал группу разведчиков в полуразрушенной землянке, сел на ящик с бутылками шнапса и не торопясь стал объяснять боевую задачу. Требовалось всего-навсего перейти ночью линию фронта и захватить «языка».

— Награда, — он похлопал по ящику, — уже получена. Вы сможете ею воспользоваться по возвращении. Все будет в порядке, ребята. Я эту шваль вот уже год таскаю, как цыплят из-под наседки.

В полночь направились к линии фронта. Шли гуськом, строго соблюдая установленную дистанцию. Рихард замыкал группу. Километра через два обер-ефрейтор приказал всем лечь. Легли, напряженно вслушиваясь в ночную тишину. Обер-ефрейтор пополз вперед; за ним — все остальные. Ползли долго, переваливаясь через какие-то кочки. Вдруг в небо взвилась белая ракета, стало светло. Разведчики прижались к земле. Ракета догорела, и они вновь поползли вперед. Рассыпалась над головой вторая ракета, еще ярче первой. Снова остановка. Так продолжалось долго: когда было темно — ползли, при свете — замирали. Рихард совершенно потерял ориентировку и тут еще обнаружил, что остался один. Куда, в какую сторону уползли разведчики? Словно они провалились сквозь землю. При свете ракет он приподнял голову в надежде увидеть товарищей, но их не было. Слева послышалась речь — ищут его. Пополз навстречу — никого. В блеклом свете очередной ракеты виднелись лишь причудливые очертания полусгоревших-полуразрушенных домов какой-то деревушки.

Форрейтол, боясь двигаться вперед или назад, заполз в яму и пролежал до утра. С рассветом он увидел рядом с собой развалины деревушки, казавшейся ему ночью такой далекой. У крайнего, сгоревшего дотла дома — уцелела лишь печка с высокой трубой — появились двое русских. Рихард встал и с поднятыми руками пошел им навстречу.

Из допроса двух военнопленных, проживавших ранее в районе Шварцвальда, Григорьеву удалось выяснить некоторые детали расположения усадьбы баронессы Тирфельдштейн и всех близлежащих к Шварцвальду хуторов. О бактериологическом центре никто из них не знал. Было лишь известно, что в западной части леса имеется какая-то запретная зона, а поблизости от нее живет профессор Шмидт.

Особое внимание подполковника привлекли данные военнопленного Рихарда Форрейтола, отец которого работал садовником у Шмидта. Форрейтол подробно рассказал ему о лесе Шварцвальд, уходящем далеко не восток, о лесном озере, о хуторах, примыкающих к Шварцвальду, и даже нарисовал точный план местности. Упомянул Рихард и о запретной зоне, начинающейся в полутора километрах от Вальтхофа. Объект секретный, видимо, что-то связано с химией.

— Почему вы так думаете? — спросил Григорьев.

— Отец говорил мне, что там работает его хозяин. А ведь профессор Шмидт всем известный химик.

Вывод солдата вполне логичен. Но сам Шмидт, видимо, посвящен в тайну запретной зоны.

— Отец хвалился, что к хозяину приезжал большой начальник из Берлина, — добавил Рихард.

Это уже представляло огромный интерес. Видно, неспроста пожаловал высокопоставленный гость из Берлина к химику-органику.

— Что вы можете сказать об отце? — поинтересовался Григорьев.

— Он честный, добросовестный немец.

— Его отношение к войне?

Рихард замялся, вспомнив выступление отца на митинге у городской ратуши 22 июня 1941 года.

— Вначале он поддерживал ее. Надеялся, быстро все закончится. А потом, когда убили моего старшего брата Иоганна, изменил свои взгляды, — ответил он.

«Форрейтол-старший может оказаться очень и очень полезным Сафронову или Циммерману в Вальтхофе», — подумал Григорьев.

— О чем писал вам отец на фронт?

— Ничего особенного. Помогал молодой хозяйке — фрейлейн Регине убираться в доме. Тогда к профессору приезжал из Белоруссии его сын Альберт, он был в чине капитана.

«Альберт Шмидт! — обрадовался Григорьев. — Вот у кого можно будет узнать сведения о бактериологическом центре. Отец наверняка делился с ним о своей работе. Его надо найти».

— В каком районе Белоруссии служит сын профессора? — спросил Григорьев.

— Отец не знал.

Свои соображения Григорьев доложил генералу. Карнеев поддержал эту идею.

— Согласен, Борис Николаевич! Но не так просто будет разыскать профессорского сынка. Белоруссия велика…

— Я надеюсь на помощь наших друзей-партизан, товарищ генерал, — ответил Григорьев. — Завтра же я свяжусь со штабом партизанского соединения.

— А что сообщает Большой? — поинтересовался Карнеев.

— Известия от командира партизанской бригады самые обнадеживающие. Генрих Циммерман сейчас уже в Шварцвальде. Но на связь с Большим пока не вышел.

— А как Сафронов?

— Пока молчит, товарищ генерал.

— Ну, страшного тут ничего нет, — заметил генерал. — Сафронов ведь только приехал, ему надо осмотреться, войти в дела. Словом, — Карнеев улыбнулся, — ему надо стать племянником известного немца. А в этом деле, как вы понимаете, торопиться не следует. Вот что, — продолжал генерал, — садитесь ко мне ближе и подумаем о том, как нам обеспечить наших людей взрывчаткой. Найти ее там, в Германии, не так-то просто. И не только найти, а передать Циммерману. Вы, кажется, хотите что-то предложить?

— Есть одна мысль, — согласно кивнул Григорьев и, достав свою записную книжку, начал доклад…