"Роберт Силверберг. Лагерь Хауксбиль" - читать интересную книгу автора

болван. Ты что, газет не читаешь? До тебя дошло, что наша страна
испытывает конституционный кризис и что если такие, как ты и я, ничего не
предпримут, то не пройдет и года, как здесь, в Соединенных Штатах,
утвердится диктатура?
- Ты преувеличиваешь, - сказал Барретт. - Как обычно.
- Ну вот, так оно и есть!
Барретт разозлился, но в этом не было ничего нового. Джек Бернстейн
донимал его со дня самой их первой встречи четыре года назад, в 1980 году.
Тогда им обоим было по двенадцать лет. Барретт был уже почти ста
восьмидесяти сантиметров роста, сильным и крепким, а Джек - худым и
бледным, недоростком для своего возраста, и казался еще меньше, когда
стоял рядом с Барреттом. Что-то влекло их друг к другу - возможно,
притяжение противоположностей. Барретт ценил и уважал своего невысокого
приятеля за быстроту и гибкость ума и догадывался, что Джек видит в нем
защитника. А защита Джеку была очень нужна. Он относился к тому типу
подростков, которых хочется ударить без особых на то причин даже тогда,
когда они молчат, а уж стоит такому в конце концов открыть рот, то хочется
ударить еще сильнее.
Теперь им было по шестнадцать. Барретт достиг того, что, как он
надеялся, будет окончательным его ростом - около двух метров - и веса за
девяносто килограммов. Бриться ему приходилось ежедневно, голос его стал
низким и звучным. Джек Бернстейн все еще выглядел так, словно не достиг
зрелости. Росту в нем было не более ста семидесяти сантиметров, плеч
вообще не было, ноги и руки были такими худыми, что Барретту казалось, он
мог бы оборвать их одной рукой, голос был высоким и пронзительным, нос -
острым и хищным. Лицо его покрывали шрамы, оставленные какой-то кожной
болезнью, а густые косматые брови образовали толстую полосу вдоль всего
лба, видимую за полквартала. С возрастом он становился все более
язвительным, все более возбудимым. Бывали времена, когда Барретт вообще
едва его выдерживал. Как раз сейчас был один из таких случаев.
- Чего ты хочешь от меня? - спросил Барретт.
- Ты придешь на одно из наших собраний?
- Я не хочу впутываться ни в какую подрывную деятельность.
- Подрывную! - Бернстейн сверкнул глазами. - Это ярлык. Вонючая
словесная чушь. Каждый, кто хочет немного подлатать мир, по твоему мнению
- подрывник? Верно Джимми?
- Ну...
- Возьмем Иисуса Христа. Ты можешь назвать его деятельность
подрывной?
- Думаю, что да, - осторожно ответил Барретт. - Кроме того, тебе
известно, что его распяли.
- Не его первым замучили за идею, и не он был последним. Значит, ты
хочешь всю жизнь отсидеться в стороне? Наращивать мускулы, жиреть, и пусть
волки пожирают весь мир? А не получается ли так, что когда тебе будет
шестьдесят, Джимми, и весь мир будет одним огромным невольничьим лагерем,
ты будешь сидеть в цепях и приговаривать: "Ладно, я жив, так что все
обошлось вполне прилично?"
- Лучше быть живым рабом, чем мертвым бунтовщиком, - холодно произнес
Барретт.
- Если ты так в этом убежден, то ты еще больший болван, чем я о тебе