"Роберт Силверберг. Лагерь Хауксбиль" - читать интересную книгу автора

его в том, что он отмахивается от протянутой ему руки.
Через неделю Джек Бернстейн сообщил ему, что собрание назначено на
следующий вечер. Барретт пошел на него. Это было 11 апреля 1984 года.
Вечер был холодный, ветреный, дождливый, казалось, вот-вот пойдет
снег. Типичная погода для 1984 года. Этот год был как будто проклят,
говорили люди. Один писатель давным-давно написал книгу об этом годе,
предсказывая всяческие ужасы, и хотя ни одно из этих предсказаний не
сбылось, в Соединенных Штатах было полно других неприятностей, и все это
еще больше усугублялось погодой. Казалось, в этом году весна не наступит
никогда. По всему Нью-Йорку еще лежали сугробы посеревшего снега, и это в
середине апреля, кроме тех улиц в самом центре, где под тротуарами были
проложены трубы отопления. Деревья стояли голые, без всяких намеков на
почки. Плохой год для народа, напряженный и бурный. И, возможно, не такой
уж плохой для революции.
Джимми Барретт встретился с Джеком Бернстейном на станции метро
"Проспект-Парк", и они поехали на Манхэттен, выйдя на станции
"Таймс-Сквер". Вагон, в котором они ехали, был старым и обшарпанным, но в
этом не было ничего необычного. Все было запущенным и обшарпанным в этот
девятый год того, что называли Неизменной Депрессией.
Они прошли по Сорок второй стрит до Девятой авеню и вошли в вестибюль
золотистой башни высотой в восемьдесят этажей, одного из последних
небоскребов, возникших перед Паникой. Перед ними со скрипом открылась
дверь лифта. Джек надавил на кнопку "Подвал", и они поехали вниз.
- Что я должен сказать, когда у меня спросят, кто я? -
поинтересовался Барретт.
- Предоставь это мне, - успокоил его Джек. Его бледное прыщавое лицо
преобразилось, приняв важный вид. Сейчас он был в своей стихии.
Джек-заговорщик, Джек-бунтовщик, Джек-конспиратор из подвальных коридоров.
Барретту стало не по себе, он чувствовал себя неуклюжим и наивным.
Выйдя из лифта, они пошли по коридору с низким сводчатым потолком и
очутились перед закрытой зеленой дверью, подпертой стулом. Рядом со стулом
стояла девушка. Ей было лет девятнадцать-двадцать, как показалось
Барретту. Она была невысокая и полная, короткая юбка открывала толстые
ноги. У нее была модная стрижка, но это было единственное, в чем она
следовала моде. Тяжелые груди свисали без поддержки под красным шерстяным
свитером, она была совсем не накрашена, если не считать небрежно
наложенного голубоватого налета на губах, из уголка рта свободно свисала
сигарета. Девушка выглядела так, будто умышленно была неряшливой, грубой и
вульгарной, будто сгорбленную спину и напускной вид простой крестьянки она
расценивала как достоинство.
Она казалась карикатурой на всех девушек, участвовавших в левых
демонстрациях и маршировавших на демонстрациях протеста, размахивая
воззваниями. Была ли эта неряшливая толстушка типичной для этой группы?
"Хорошенькие, умницы, общительные", - сказал Джек, умело расставляя
западню с обещаниями страстей. Но, разумеется, представления Джека о
привлекательных девушках вовсе не обязательно должны были совпадать с его
представлениями. Для Джека - не пользующегося успехом тощего острослова -
любая девушка, которая позволит себя немножечко облапать, кажется
Афродитой. Некрасивые ребята находили в девчонках-неряхах свои прелести,
каковых Барретт, не будучи столь обделен природой, похоже, в них не