"Доминик Сильвен. Тайна улицы Дезир ("Лола Жост и Ингрид Дизель" #1) " - читать интересную книгу автора

листок, чтобы полюбоваться каллиграфическим почерком. Да, определенно,
Фариду нужно отправиться в плавание. Средиземное море сделает из него
человека.
Фарид еще хотел, чтобы Жан-Люк открыл пошире глаза и уши. Чтобы замечал
любую неприятную физиономию, любую неуместную улыбку. Не важно что, лишь бы
это дало повод для мести. Жан-Люк был доволен. Фарид любил своего сиамского
брата-близнеца, но в наиболее сложных ситуациях предпочитал друга Жан-Люка.
Сейчас по выражению лиц окружающих невозможно было ничего прочитать.
Все выглядели удрученными. Их печальные лица резко контрастировали с яркой
голубизной неба. Было девять часов утра, и солнце заливало могилы золотым
светом. В этом ярком свете ослепительно блестела фиолетовая с серебром
епитрахиль священника. Во всем этом была какая-то жестокая красота.
Присутствовала в основном молодежь. Для одинокой девушки у Ванессы
Ринже было множество знакомых. Среди горстки людей старшего возраста
выделялась супружеская чета скорее сурового, чем скорбного вида; должно
быть, родители. Прямой, как палка, отец и расплывшаяся мать. "Stabat mater
dolorosa..." [Мать скорбящая стояла... (лат.)] У Жан-Люка в голове вертелись
обрывки латинских слов; в детстве он пел в церковном хоре и присутствовал не
на одних похоронах.

Он обратил внимание на грузную матрону в застегнутом на все пуговицы
плаще. Может, тетка. Плащ был вроде тех, которые носил Богарт в старых
фильмах, но на нем они смотрелись лучше, чем на этой бочке. К тому же она не
выглядела погруженной в себя и совиным взглядом изучала толпу. Рядом с ней
стояла блондинка, похожая на ожившую рекламу скандинавского йогурта.
Недурна, хотя и не накрашена и одета в мужскую куртку. Время от времени она
наклонялась к Бочке и что-то шептала той на ухо. Они были похожи на Мелузину
и фею Карабос.
И, конечно, там были Хлоя и Хадиджа. Хлоя принесла свою виолончель.
Жан-Люк вспомнил, что видел ее у Хлои в комнате в тот день, когда нагнал на
нее такого страха. У нее есть право почтить память подруги. Это была хорошая
идея, смелый поступок. Легко ли избежать фальшивых нот у могилы, в которую
вот-вот опустят гроб с телом безвременно ушедшей подруги? Одетая в черные
брюки и пальто, из-под которого выглядывал только воротничок белой блузки,
бледная, с опухшими глазами, Хлоя проявила себя как отважная девчонка.
Хадиджа была совсем другой. Безумно шикарной. Облегающий костюм,
меховая шапочка и темные очки. Она прижимала к груди три белых розы. Рядом с
ней стоял человек с красивым лицом, но гораздо старше ее и ненамного выше.
Несомненно, хахаль, не устраивавший Фарида. Человек, который никогда не
женится на своей любовнице, потому что она арабского происхождения. Или
потому, что принадлежит к тому типу мужчин, которые никогда ни на ком не
женятся. Поди узнай. Его рука обвивала талию Хадиджи. Сильная рука мужчины,
который, может быть, и не женится, но внушает уверенность в завтрашнем дне.
Он смотрел прямо перед собой, устремив взгляд в направлении зданий на улице
Телеграф.
- "Надеюсь на Господа, надеется душа моя; на слово Его уповаю".
Священник замолчал, толпа зашевелилась, Хлоя вышла вперед, а один из
мальчиков-хористов принес ей стул. Она не спеша села, настроила инструмент и
подняла смычок. Жан-Люк никогда не слышал такой музыки. Она играла что-то
очень красивое, очень грустное и вместе с тем математически выверенное.