"Роберт Силверберг. Умирающий изнутри" - читать интересную книгу автора

выступающим камнем, то ускоряя движение, спасаясь от быстрых течений. Этот
процесс захватывает его, но сама форель - скучный компаньон, и Дэвид,
побыв с ней две-три минуты, с удовольствием покидает ее, чтобы перебраться
в более сложный разум. Это разум старого Георга Шеля, отца Ханса, который
трудится в дальнем углу кукурузного поля. Прежде Дэвид не бывал здесь.
Старик угрюмый и суровый человек, ему за шестьдесят. Он мало говорит и
постоянно занят какими-то обыденными делами. Лицо с тяжелым подбородком
вечно сердито нахмурено. Дэвид случайно поинтересовался, не был ли он
надсмотрщиком в концентрационном лагере, хотя и знал, что Шели живут в
Америке с 1935 года. От фермера исходит такая неприятная физическая аура,
что Дэвид держался от него подальше, но сейчас утомленный тупостью форели,
он проскальзывает в мозг Шеля, проникает сквозь плотные слои примитивных
немецких размышлений и касается самого дна фермерской души, места, где
живет его сущность. Поразительно: старый Шель мистик! Нет никакой
суровости. Никакой темной лютеранской мечтательности. Чистый буддизм: Шель
стоит на богатой почве своего поля, наклонившись к мотыге, ноги его крепко
впиваются в землю, слитые со всей вселенной. Бог наполняет его душу. Он
понимает единство всего сущего. Небо, деревья, земля, солнце, растения,
ручей, насекомые, птицы - все едино, часть целого, и Шель пребывает в
полной гармонии с этим целым. Как может быть такое? Как может этот унылый,
невосприимчивый человек вмещать в своих глубинах такие восторги?
Почувствуйте его радость! Чувства обуревают его! Пение птиц, свет солнца,
аромат цветов и свежевскопанной земли, шелест остроконечных зеленый
стеблей кукурузы, капли пота, стекающие по изборожденной морщинами шее,
изогнутость планеты, очертания полной луны - тысячи наслаждений
переполняют этого человека. Дэвид разделяет его радость. Он благоговейно
преклоняет колени. Весь мир - могущественный гимн. Шель нарушает свою
неподвижность, поднимает мотыгу и опускает ее; напрягаются мускулы и
металл вонзается в землю, все идет своим чередом, все подтверждает
божественное предначертание. Неужели так проводит Шель все свои дни?
Возможно ли такое счастье? Дэвид с удивлением обнаруживает слезы на
глазах. Этот простой человек живет в каждодневной благодати. Внезапно
помрачнев, горько завидуя ему, Дэвид покидает его мозг, пробирается сквозь
лес и снова падает в Барбару Штейн. Она лежит на спине, влажная от пота и
утомленная. Сквозь ее ноздри Дэвид улавливает запах спермы. Она проводит
руками по телу, стряхивая с себя листья и траву. Лениво касается уже
ставших мягкими сосков. Сейчас ее мысли неторопливы, скучны, почти пусты,
как у форели: кажется, что секс опустошает ее личность. Дэвид перебирается
к Хансу. Там не лучше. Лежа рядом с Барбарой, он еще тяжело дышит, после
своих упражнений. Все наслаждения уже прошли; сонно поглядывая на девушку,
которой только что обладал, он сознает в основном исходящий от нее запах
пота и грязных волос. В верхних уровнях его разума он неторопливо
размышляет, мешая английские образцы с немецкими, о девушке с соседней
фермы, которая сделает ему ртом то, что Барбара отказывается. Ханс
встретится с ней в субботу ночью. "Бедная Барбара, - думает Дэвид, - что
бы она сказала, если бы узнала, о чем думает Ханс". От нечего делать он
пытается устроить мостик между их раздумьями, войдя в оба со слабой
надеждой, что мысли могут перетечь из одного в другой, но он ошибается и
находит себя снова в старике Шеле, погружается в его экстаз, одновременно
оставаясь в контакте с Хансом. Отец и сын, старый и молодой, священник и