"Роберт Силверберг. Царь Гильгамеш" - читать интересную книгу автора

никогда не заговаривала первая, если к ней не обращались. Я жалею, что мы
не были ближе друг другу. Но боги, увы, не послали мне счастья открывать
душу женщине в браке. Все жены, которые у меня были, все они были мне
чужими.
Я знаю, почему это было так. Я осмеливаюсь говорить это здесь, хотя вы
сами увидите это, по мере того, как будет развертываться повесть о моей
жизни. Все это потому, что всю свою жизнь я был связан странным,
неисповедимым путем с темной душой этой женщины, жрицей Инанной, которая
никогда не могла быть моей женой, но она не оставила в моем сердце места
ни одной другой женщине. Я любил ее, я ненавидел ее - часто то и другое
одновременно - я постоянно находился в состоянии борьбы с этой женщиной,
поэтому мне не довелось изведать обычной согревающей любви ни с одной
другой. Это правда. Кто это говорит, что жизнь царей и героев легка и
приятна?
Акка привязал меня к себе и другим образом, навязав мне вассальную
клятву, которая должна была иметь силу, даже если я когда-нибудь буду
правителем Урука.
- Я поклялся защищать тебя, - объяснил он, - и ты в ответ должен
поклясться в своей верности мне.
У меня были сомнения, не продаю ли я с позором Урук, становясь вассалом
Киша? Оставшись один, я пал на колени и просил дух Лугальбанды наставить
меня на путь истинный, но не услышал в своей душе ничего, что говорило бы
мне, что произносить такую клятву нельзя. В каком-то смысле мы были
обязаны сохранять верность Кишу, поскольку именно в Киш была ниспослана с
небес царская власть после Потопа и боги никогда не отменяли первенства
Киша. Давая клятву, я как бы подтверждал существующее первенство Киша и
нашу преданность, которые и ранее негласно признавались. У меня мелькнула
мысль, что в общем мне безразлично то, что я признал Акку своим сюзереном,
если только - стань я царем в Уруке - он не потребует, чтобы я платил ему
дань или выполнял бы его приказы. В клятве об этом ничего сказано не было.
Клятву я поэтому принес. Сетью Энлиля поклялся я в верности царю Киша.
Не было и разговора о том, чтобы я вернулся в Урук через несколько
недель, как мне поначалу представлялось. Вскоре не заставили себя ждать
посланники Думузи и мягко, но настойчиво просили Акки выдать меня. "Горько
тоскуют в Уруке по сыну Лугальбанды, - говорили они. - Наш царь
изголодался по его советам и ищет его сильной руки на поле сражений".
- Ах! - отвечал Акка, закатив глаза и изображая великую скорбь, - но
сын Лугальбанды и мне стал сыном, и я не расстанусь с ним за все сокровища
мира. Скажите Думузи, что я умру от горя, если сын Лугальбанды покинет
пределы Киша столь скоро!
Наедине Акка сказал мне, что его лазутчики доложили, что Думузи в ужасе
от того, что будто бы я в Кише собираю армию, чтобы его свергнуть. В Уруке
меня объявили врагом города, сказал Акка, и наверняка убьют, если я попаду
Думузи в руки.
Так я остался в Кише. Все-таки я ухитрился передать словечко моей
матери, что я жив-здоров и выжидаю удобное время, чтобы направиться домой.
Жизнь в Кише почти не отличалась от жизни в Уруке. В Уруке мы если
хлеб, мясо, пили пиво и финиковое вино, в Кише было все то же самое. В
Уруке и в Кише носили одежду из шерсти и полотна, в зависимости от времени
года, и даже моды были похожи. Улицы Урука были такие же, как и в Кише.